В действительности, когда мир пребывает в сумрачном смятении, как сегодня, мы должны сохранить нашу предельную веру благодаря блистательному вымыслу. Проблема городской молодежи в отсутствии вымысла. Это никак не связано с социальной проблемой. Проблема – в отсутствии большого вымысла как опоры большой веры. Таким образом, предельная вера в родовые истины, предельная возможность противопоставить родовую волю нормальным желаниям, такой тип возможности и вера в возможность такого рода, в родовые истины – вот что должно быть нашим новым вымыслом. Трудность, несомненно, в том, что мы должны найти большой вымысел, не имея его имени собственного. Таково мое убеждение, даже если я не могу здесь его по-настоящему доказать. В прошлом веке у всех устройств вымысла, работавших в политическом поле было имя собственное. Для меня наша сегодняшняя проблема – не в том, чтобы отказаться от вымысла, поскольку без большого вымысла у нас не будет предельной веры и большой политики, но, вероятно, в том, как обладать вымыслом без имени собственного. То есть речь о том, что должно быть иное соотношение между массами, классами и партиями, другое сложение политического поля, поскольку большой вымысел – это всегда нечто вроде имени новой сборки самого политического поля. Большой вымысел коммунизма, который идет от масс к именам собственным через классовую борьбу, – это форма классического сложения политического поля. Нам надо найти новый вымысел, найти предельную веру в локальную возможность найти нечто родовое.
В том же стихотворении Уоллес Стивенс пишет о вымысле, о предельной вере, которая есть вымысел: «Это возможно, возможно, это должно быть возможным». Вот наша сегодняшняя проблема. Это должно быть возможным. Несомненно, встает вопрос о новой форме смелости. Мы, очевидно, должны создать реальную возможность нашего вымысла, который будет родовым вымыслом в новой форме. Новая локализация, без сомнения, является вопросом о новой политической смелости. Поиск вымысла – это вопрос справедливости и надежды. Но вопрос возможности вымысла – это вопрос смелости. Смелость – это имя того, что не сводится ни к закону, ни к желанию. Это имя субъективности, не сводящейся в диалектике закона и желания в её обычной форме. И сегодня место политического действия, то есть место не теории, концепции или политической репрезентации, а политического действия как такового – это как раз и есть нечто такое, что, не сводясь к желанию или закону, создает место, всегда локальное место чего-то родового, чего-то вроде родовой воли. И об этом месте скажем, как Стивенс: это возможно, возможно, возможно, это должно быть возможным. Быть может. Мы надеемся, мы должны надеяться, что будет возможно найти возможность нашего нового вымысла.