И Шелдон не растерялся — проворно выскочил из задних дверей, метнулся следом, опять заорав:
‒ Куда? Стой! С-су…
Но, судя по треску, споткнулся, упал, ломая ветки.
Проверять Эмберли не стала — не разбирая дороги, бросилась прочь. Всё равно, куда, лишь бы подальше! И бежала до тех пор, пока ни закололо в боку, ни захрипело в груди, а во рту ни появился привкус крови. Только тогда Эмберли перешла на шаг. Но остановиться не решалась — торопливо семенила вперед, всё оглядываясь и оглядываясь, хотя давно уже прекрасно понимала, что Шелдон за ней не гонится.
Хорошо бы, если эта похотливая скотина переломала бы себе все кости! Чтобы не проползти, не двинуться!
Наконец, разгоряченные яростные мысли сошли на «нет», и на Эмберли нахлынула усталость. Теперь казалось, что каждый шаг дается с таким трудом, словно к каждой ноге привязано по гире. Она представила себя Жаном Вальжаном, каторжником. Но нет! Нет, нет. Она судья! Правда, всего лишь в игре. И лучше бы не давать ей лэптоп в руки в ближайшие несколько часов. Вот уж, пожалуй, кому бы девушка, не задумываясь, вынесла приговор: кастрировать, чтобы навсегда излечить от похоти. Хотя, некоторых людей и это не вылечивает. Но Эмберли ни за что не стала бы жалеть Шелдона, даже если бы тот перестал топтать эту землю!
Она решила, что пора остановиться, когда спотыкаться стала чаще, чем шагать. Должно быть, со стороны она напоминала обдолбанную наркоманку: на холоде, в лёгкой кофточке и трикотажных штанах, едва переставляет ноги, еще и шепчет себе что-то невразумительное под нос.
Для отдыха Эмберли выбрала место понадёжней, где её никто не смог бы разглядеть не то, что издалека, а даже пройдя мимо всего в нескольких шагах. Ещё одну неприятную встречу она бы просто не вынесла! Поэтому пролезла сквозь колючие заросли раскидистого кустарника, опустилась на корточки, привалилась спиной к глухой кирпичной стене недостроенного здания, и сидела так, наверное, целую вечность, пытаясь отдышаться и прийти в себя.
Слабость навалилась такая, что Эмберли всерьез подумывала, не прилечь ли ей, но стылая земля дышала могильным холодом, а заиндевелая трава топорщилась острыми иглами. Теперь она не Жан Вальжан, а девочка со спичками. Только вот даже столь маленькой частички тепла взять неоткуда.
Эмберли замерзла так, что зуб на зуб не попадал. Хотя двигаться с места и даже просто шевелиться совсем не хотелось, она понимала, что дальше сидеть неподвижно нельзя. Ей и так уже казалось, будто тело покрывается ледяным панцирем, застывает, превращается в неподвижную статую. Мёртвую синюшную статую.