‒ Нельзя просто бросить, ‒ тихонько проговорил Пак. ‒ Не по-человечески.
‒ А что тогда? ‒ растерянно протянула Фео и, как-то само собой получилось, посмотрела на Тория. Тот же всегда точно знал, что делать. И он ответил.
‒ Лопата у нас есть. Одна. Маленькая. А камней тут недостаточно. Но есть топор. Можно веток нарубить. Накрыть. Но он в лагере.
‒ Я принесу, ‒ вызвался Марк.
‒ Вы все возвращайтесь, ‒ велел Торий. ‒ Я останусь. Мы вдвоём справимся.
Ребята не сразу сдвинулись с места. Не потому что были не согласны. Просто показалось, что именно так и надо: постоять немного и помолчать. Вроде как попрощаться. А уже на подходе к лагерю вспомнили, что в нём оставались Регина и Динька. Они ничего не знают, и сообщить им новость тоже непросто, очень непросто. И ведь никак не промолчишь и не соврёшь, не прикроешься тем, что Самир ушёл куда-то один и просил его не ждать. Даже Динька не поверит. А Регина, только увидела приближение остальных, сразу спросила:
‒ Нашли Самира?
‒ Нашли, ‒ снимая с головы очки, произнёс Герман. ‒ Он с обрыва упал.
Регина ахнула.
‒ Побился сильно?
А Динька молчал настороженно, словно по лицам всё понял.
‒ Нет, ‒ сдержанно проговорила Наташа. ‒ Шею сломал.
‒ Шею? ‒ переспросила Регина, моргнула растерянно. ‒ Тогда… он…
Её недогадливость, нежелание понимать и принимать правду почему-то разозлили Иви, и та заключила чётко и сухо:
‒ Он умер.
Она надеялась, что поставила точку в разговоре, что Регина сообразит и не будет задавать вопросов.
Хватит уже ходить по кругу, повторяя эти бессмысленные: «Как? Отчего? Почему?» Какое значение имеют детали и подробности, если ничего нельзя изменить? Он умер. Всё, конец, продолжения не будет. О чём тут ещё говорить? А охи и причитания, они тоже ‒ бессмысленное и пустое.
Регина действительно умолкла, ссутулилась, отвернулась, прикрыв рот рукой. Динька тоже ничего не сказал, но вопросительно уставился на сестру, будто без её подтверждения отказывался верить другим.
Фео растерялась под его взглядом, она никогда не разговаривала с братишкой о смерти, тем более кого-то близкого или знакомого. Не умела, не хотела. Поэтому подтверждать напрямую не стала, предпочла успокоить, постаралась придать интонациям как можно больше уверенности:
‒ Это просто несчастный случай.
‒ Не надо лезть, куда не следует, ‒ сердито изрёк Герман. ‒ Понял?
Динька опять ничего не сказал, но далеко не отходил от Фео.
Расселись на поляне, застыли, ничего не делали, ни о чём не говорили, пока неподвижность и молчание не стали гнетущими. Фео ощутила, что не переживёт больше ни секунды это мучительного бездействия, похожего на забытьё. Сейчас вскочит, забегает кругами или заорёт, будет бессмысленно тянуть на одной ноте, не важно что, просто «а» или «у», как волк задрав голову к небу. Она поднялась, забрала одну из давно дожидавшихся их тарелок с уже остывшей едой. И вторую, для Диньки. Сунула ему под нос.