Пробовал утешить себя: ничего! Вот он уже какой л о ц м а н стал. Не пропадет.
Впервые вдруг пришло в голову: а почему это прабабушка, когда хотела сказать, что мы уже совсем выросли, так и говорила нам: л о ц м а н в ы д у л.
Надевал очки, листал Даля.
Удивительное дело: обращался к нему всегда, когда всплывало в памяти произнесенное много лет назад чье-то слово, и в толковании его всякий раз было и подтверждение родства с теми разными землями, откуда пришли на Кубань довольно далекие теперь мои предки, и ощущение слияния этих земель в одну-единую… Все в этом словаре — и как одевались они, и что за пищу ели, и какой инструмент держали в руках, и чему они радовались, и над чем потешались… Как-то я подумал: для тех, кого не посетило модное нынче искушение обнаружить в третьем своем колене бабушку-дворянку или повесить на стенку купленный в антикварном салоне на Фрунзенской набережной портрет прадедушки, тайного советника, который только потому тайным и является, что никому не известно, откуда взялся, может быть, для всех нас этот словарь — общая, одна на всех народная наша родословная?..
Перебирал тогда страницы и думал: а что, если в роду у нас были волжские бурлаки?.. Что, если кто-то ходил на Каспий уже оттуда, уже с Кубани? Или в этом слове — дальний отголосок от шума еще тех, Днепровских, порогов?
Вместо будильника я поставил на тумбочку рядом с кроватью телефон, но не он меня разбудил. Проснулся я от того, что холодным своим сухим носом толкала в плечо собака. Пока я приподнимался на кровати пока с удивлением и чуть ли не с ненавистью глядел на телефон, она притащила из прихожей висевший на гвоздике ошейник, положила на коврик и распласталась перед ним на полу, вытянула морду так, что большие ее уши аккуратно расстелились по обе стороны. Внимательно смотрела на меня черными, чуть скошенными глазами, и во взгляде у нее не было осуждения, а было только глубокое, но словно отстраненное от меня раздумье о собачьей жизни вообще: вот, вывел, мол, вчера на пяток минут, а что же сегодня — и вообще не собирается?
И тут он зазвонил, залился почти без промежутков. И без обычных этих вопросов с московской станции, тот ли, не тот ли номер, женский голос свойски спросил:
— Не разбудила? Это Новокузнецк. Тридцать восьмая. Даю трубочку сыну.
— Привет, — сказал я. — Почему ты сразу не позвонил?
— А сегодня пятница, ты забыл? Ты по пятницам отсыпаешься.
О слове «отсыпаться» у него были пока свои понятия.
— Как ты долетел? — спросил я и вдруг понял, что он скажет: «Нормально!»
Он так и сказал.