Выложив из сумок сушеный сыр и копченую баранину, поздно ночью горцы уехали, а отец с матерью еще долго сидели за столом, и отец говорил: а что, может, и в самом деле податься к Ахмету да Исмаилу, вон какие ребята, эти горцы, такие и в самом деле не бросят. Неужели на этой Отрадной, и правда что, свет клином сошелся? А можно махнуть и еще дальше в горы, там такие места, где можно жить и горя не знать.
— Куда мы из своего дома? — спросила мать.
Но в тот вечер они еще не поссорились — поругались позже, когда отец стал и правда собираться к горцам. И снова они поделили дом, вернее, то, что от него еще оставалось. И снова отец продал свою четвертушку, снова сидел с дружками в аэропорту, только на этот раз ждал самолета в другую сторону. Самолета все не было, потому что «кукурузники» забрали в сельхозавиацию поля подкармливать. Но потом приземлился зеленый АН.
— В темпе, в темпе! — говорил, стоя у лесенки, молодой пилот. — Нам еще…
— Тихо! — сказал ему отец и поднял палец. — Ты только послушай!..
И все на один миг притихли и услышали, как вверху, прямо над «кукурузником», тонко заливается жаворонок.
И пилот спросил отца:
— А куда ж ты?
— Да вот и я тоже думаю: ну куда? — грустно сказал ему отец. — Не хочу, брат, я красть — ну, не хочу!
— Ну его к чертям, это дело! — поддержал летчик. — Оставайся. Я тебе помашу, когда мы взлетим.
И самолет опять, пролетая над ними, качнул крыльями.
Все лето, пока шабашничал, отец прожил в летней кухонке у бывшего трубача из Дома культуры Сашки Бобровского. Зимой, когда начались холода, мама опять привела его домой. И все пошло своим чередом.
Единственная надежда, которая у них еще оставалась, была на Дружка.
— Спокойно, Дружок, спокойно! — шептал Никита, обеими руками придерживая собачонку. — Вот когда он войдет во двор!..
Негромко чиркнул по деревянному столбу выпавший из петельки крючок, стукнула калитка, и Никиту обдало жаром, ноги у него ослабели. Из пересохших губ свист вырвался совсем тихий, и он посильней собачонку подтолкнул:
— Вперед!
Шагнул из-за дома и увидел, как Дружок, не добегая до отца, упал на землю, перекатился через спину, а потом на брюхе подполз, положил мордочку на носок ботинка и замолотил хвостом по земле.
— Ишь как встречает! — сказал Никите довольный отец и кивнул собачонку. — А, Дружище?.. Ну хватит тебе, хватит!
Любит Дружок отца, вот в чем дело. Да кто его не любит, особенно когда трезвый? Стоит, улыбается, и один черный ус поднялся у него чуть выше другого и подрагивает, а карие глаза так и светятся, так и смеются.
— Ну, Никита, — сказал отец, переступая через Дружка, который норовил лизнуть ему ботинок. — Держи!