Потом, когда поели торта, они все вместе проводили до перекрестка дядю Ваню. По дороге обратно Андрюшка сказал им «спокойной ночи» и юркнул в свою калитку. Папа, мама и Никита вернулись домой, и тут мама предложила, чтобы они еще выпили по чашечке чаю и съели остаток торта, но отец сказал, что не хочет, и стал ходить по комнате из угла в угол: туда-сюда, туда-сюда.
— Ну присядь с нами, — попросила мама.
Но он только заходил еще быстрей. Как лев по клетке, когда ему очень хочется домой, в Африку.
Наконец остановился посреди комнаты и не очень уверенно сказал:
— Ладно… оставайтесь тут.
Будто они на ночь глядя куда-нибудь собирались.
— А мне еще кое-куда надо…
Будто Никита с мамой не знают, куда это ему надо.
Как ушел тогда после дня рождения, так две недели с тех пор и нет его.
Маленькая котельная около Дома культуры опять задымила, и он опять сутки бросает там в топку уголь, а двое суток потом то отсыпается на старом, окованном толстой жестью сундуке, а то сидит небось на нем с дружками, водку пьет.
Мама строго-настрого запретила Никите ходить в котельную: неужели, сказала, у него у самого не хватит сердца вернуться? Будем, сыночек, ждать.
И Никита с мамою ждут.
Только залает Дружок, только под окном заскребут подошвами о стальную полоску чистилки, оба они замирают: кто? Не он ли?
Вот и сейчас: стоило ударить калитке, как Никита оторвал голову от подушки: отец?!
Да нет, зачем бы он стучал в ставень…
Мама поскорее бросилась открывать: думает, Никита давно спит, боится — разбудят. Кто это к ним так поздно?
Почти неслышно вернулись в комнату и молчат, только легонько по полу шаркают. Мама, конечно, прикладывает палец к губам: тихонечко, мол. Подальше в угол переставила на тумбочке повернутую к Никите верхом металлической шляпки настольную лампу, так. Сели на стулья около столика, за которым он занимается, ясно. Зашелестел незнакомый шепоток:
— Ты, детка, не ругайся, что поздно. Раньше нельзя было. Только когда луна скроется, прийтить можно, иначе господь пользы не даст…
— Да что вы, бабушка, что вы! — тоже шепотом успокоила мама. — Спасибо, что пришли!
— Да как же, детка, не прийтить? Такое горе, вот горе. Ну, навязалось на вашу семью, прямо как только от него и отвязаться!
Теперь в голосе у старушки слышится Никите что-то знакомое. Или просто у всех у них голоса одинаковые? Сама шепчет, а все равно как будто поет:
— Откуда оно берется такое горе, а-а?
Бабка Алениха? Ведьма?!
Ну точно, это она так говорит, когда к кому-либо подлизаться хочет. А на самом-то деле голос у нее куда грубей!