А впереди еще столько щедрых земных даров!
Потом этот крошечный городок будет терпеливо ждать недолгой зимы. Того, может быть, единственного в году дня, когда ударит морозец или посыплется чудом снег…
И в квартирах тогда захлопают дверцы шкафов, и в двухэтажных коттеджах, в одноэтажных домах поднимутся крышки сундуков… Когда вы еще иначе сможете продемонстрировать всех своих песцов да соболей? Когда еще вам выпадет удача выйти на улицу в дубленке?
Ох, коли надевал бы все это часто, оно бы, может быть, и привык, и было бы его не так жалко! А тут единственный раз в году — и, представляете, метет?!
И строгая зимой улица станет вдруг удивительно пестрою от прикрывающих меха разноцветных летних зонтов. Игривая метель швырнет тебе в лицо не колкую крупу, но словно горсть нафталина…
Созерцая это странное, будто новогоднее зрелище, ощутишь теплые запахи далекого детства и вспомнишь вдруг свою бабушку в старой клетчатой шали — перед редким походом в гости к столетней своей подружке, куда-нибудь на другой край станицы…
Нам в этом городе было хорошо, потому что малыши наши росли теперь около родителей жены, и так весело и радостно всегда было по уютным улочкам вести их от центра, где мы жили, до чистенького домика бабушки с дедушкой, поближе к окраине.
Оба они были в том возрасте, когда дети, кроме бесконечной радости, ничего еще не приносят, и меньший, когда я вел его, повисал у меня на вытянутой руке, тянулся к посаженным недавно у нас во дворе маленьким туям, пробовал провести по их упругим бокам ладошкой, и, когда я, для порядка ворча, оттаскивал его от деревцев, он, уверенный в правоте своей, громко объяснял: «Ну, как ты не понимаешь, я же хочу пощупать, теплый сегодня ветер или не очень!»
Старший приседал при этом от смеха, но тут мы видели на углу отощавшую, с оттянутыми сосцами собаку, которая, опершись передними лапами о край бетонной урны, зубами доставала оттуда скомканный, из промасленной бумаги, кулек, носом разворачивала его потом на асфальте, чтобы достать только надкушенный кем-то общепитовский пирожок, мы видели эту собаку, и он глубокомысленно изрекал: «Да, сейчас ей надо хорошо питаться, правда, — у нее ведь восемь щенков!»
«Чья это собака?» — спрашивал я. Он пожимал плечами: «Первый раз вижу». «А почему ты тогда решил, что щенков у нее — восемь?» Он смотрел на меня, как на глупца: «Просто я у нее соски посчитал!»
Если стояло лето или не пришли еще холода поздней осени, то по тихим улочкам за центром городка тащились мы совсем медленно, потому что мальчишки деловито оглядывали росшие перед оградами в два, а то и в три ряда фруктовые деревья, и, когда попадался крупный тутовник или уж больно хороши были сливы, жена говорила мне: «Пусть попасутся».