Он в тот же вечер позвонил.
И из Новокузнецка в Москву я улетел с твердым обещанием большого строительного начальства — этих на моих глазах начинавших мастеров да прорабов, — с твердым их обещанием «выделить» непременно и вернулся потом уже не в пустую маленькую квартиру, нет.
Я вернулся словно лет на двадцать назад. В пятьдесят девятый год.
Сколько иллюзий поддерживают человека в лихую минуту, удивительно!
Я ходил по комнате с голыми стенами, прислушивался к скрипу половиц, и мне казалось: вот-вот без стука откроется наша дверь, которая никогда не запирается на ключ, и войдет длинный Славка в выцветшей зеленой штормовке, войдет Карижский: в одной руке пузатая авоська с крупною, с добрый кулак, сибирскою картошкой, а другою он поддерживает у груди бумажные свертки. «Ну что, мальчишка? — спросит весело. — Будем жарить или закажешь вареную — в шинелях?»
За ним шагнет худющий Генаша Емельянов с папкою из дерматина под мышкой — эту папку он называл «досье». Сигарета в зубах, а руки в карманах, «руки в брюки». Спросит нарочно кисло: «Этот щенок еще здесь?.. Через пятнадцать минут закроют — без «порфейной» останемся!»
И мне придется бежать, потому что в компании я самый младший, и до того времени, когда в нашей редакции, кроме нас с Генашей, появятся еще два литературных «негра», до того прекрасного времени пока еще очень далеко, и пока придется бежать…
И чтобы доказать им, что на самом-то деле я куда старше, чем им кажется, и куда самостоятельней, я возьму на один «огнетушитель» больше, а когда вернусь из магазина, дома уже будет и наш четвертый, будет сидеть мокрый и перепачканный сажей, как воробей, живущий зимою в его котельной, Лейбензон, и это он спросит вроде бы хмуро: «Сколько?», а когда я ему отвечу, скажет: «Я слышу речь не мальчика, но…»
Он сказал мне это в день нашего знакомства.
В самом начале марта пятьдесят девятого года я приехал на преддипломную практику в кемеровский «Кузбасс», и, отправляя меня на Антоновскую площадку, ребята-газетчики, недавние выпускники МГУ, чуть ли не силой стащили с меня яркий, в крупную клетку, свитер и штаны-дудочки — а то ведь, чего доброго, несчастный «стиляга», в пролетарском городе набьют тебе морду!.. И Валера Симаков снял с себя скромный такой, ничего вызывающего, свитерок, Саша Никитин раздобыл клеши шириною штанин за сорок сантиметров, Витя Моев сообразил легонькое такое пальтишко с полупудом ваты на каждом плече, и я поехал знакомиться с жизнью поселка строителей будущего гиганта черной металлургии…
А Лейбензон, когда я его увидал на крыльце первого на Антоновке малюсенького клуба, стоял в ратиновом пальто с рукавом реглан и в башмаках на такой подошве, что будь здоров, стоял и ехидно спрашивал у меня, у бедного студента: «Вам и в самом деле у нас понравилось?»