Голову угнул, рогами водит, словно обувку нашу рассматривает, а сам глазищами своими голубыми по бокам зырк, зырк! И никакого в них нет испуга, а только уверенность, а может, даже и какая придирка…
Сапоги у всех оглядел, потом хвостишком вдруг дернул, маленько развернулся и точно на башмак Павлу Степанычу орешки сбросил. Радости было!.. И больше всех сам Елизаров радовался: не абы кого выбрал, а управляющего, молодец, мол, с характером баран. Свой!
Наши, как дети, смеются и галдят, а Генрих кричит: «И вегно, свой!.. Пгедставить газгешите: звать — Шашлык. Фамилия — Монтажников!»
Павел Степаныч до корзинки с ненужными бумажками на пятке дошел, с носка орешки сбросил и говорит: «Ты нам тут, Генрих Абрамыч, зубы не заговаривай!.. А то я тебя не знаю. Поскольку тебе теперь придется, кроме железок да всякой материальной части, еще о сене заботиться, наверняка не утерпишь, заведешь в деревеньке рядом под эту марку пару коровок у какой-либо пухлой вдовушки, будешь по вечерам попивать с ней парное молочко, а баран наш будет сидеть голодный!»
Генрих плечи приподнял выше головы, глазами хлопает, и голос у него такой, как будто не то что вот-вот заплачет, а зарыдает — не остановишь: «Неужели мои старые уши не подвели меня?! Павел Степаныч, это я?!» Управляющий спокойно: «Ну, а кто ж еще?» Генрих тычет себя в грудь пальцем с такою силою, что словно бы от этого и отступает на шаг-другой: «Пговалиться на этом месте, если я хоть когда-нибудь…» Но здесь уж управляющий пугается: «Генрих Абрамович, окстись!.. И так с кадрами беда, а ты мне весь цвет треста зараз хочешь погубить! Останемся вдвоем, тогда уж экспериментируй, так и быть… Подальше от него, товарищи, подальше!»
Тут Генрих, якобы до глубины души оскорбленный, тихо садится в уголочке, достает носовой платок, большой, как ресторанная салфетка, начинает жалобно сморкаться и вздыхать взахлеб, а мы, несмотря на жалостные его вздохи, дружно принимаем предложение управляющего создать авторитетную комиссию в составе трех человек — чтобы, значит, со всей ответственностью проследить за судьбой нашего красавца, не дать его снабженцу в обиду, — а заодно единогласно принимаем, конечно, и другое решение: поднажать на стане еще чуть-чуть…
Только тут, по-моему, наш Генрих платок свой спрятал, только тут и успокоился…
Дальше я могу как член этой самой комиссии — повезло, брат, что ты! Сподобился. Облекли доверием.
Ну, а если облекли, то что?
Из дома спешишь, кусок сахарку захватишь, бублик у тещи подзаймешь, а то и просто ржаной сухарик в карман положишь — угощение, значит, для своего подшефного… После оперативки перемигнемся с ребятами: давай и в самом деле проведаем?