. Надо мириться.
Я намерена спросить как – но его рука уже оказывается в воздухе, а потом на моем подбородке.
Миг спустя он держит мое лицо.
А потом подается вперед, и я успеваю лишь заметить приоткрытые губы – до того, как он меня целует.
Я вздрагиваю. Это ничего не решает. Рука тут же обхватывает мои плечи, притискивая к груди врага. В голове что-то вспыхивает. В ноздри бьет сладковатый запах, дыхание застывает в горле.
Мне не мерещится. Он целует меня.
На глазах у преподавателей.
У ректора.
У студентов – я слышу парочку возгласов неподалеку.
У Глории. У Альнара.
На глазах у всех!
Иден Рейм меня целует – и желание заехать ему в челюсть мелькает и пропадает.
Я вцепляюсь в его пиджак. Сжимаю лацканы так, будто хочу их разорвать. Чудом гашу пламя в руках – оно просится наружу, мечется, как безумные мысли в голове. Если отшатнусь сейчас – все станет хуже. Он это знает. Мы оба знаем.
Зачем он это делает?
Думать сложно. Во мне свиваются злость и стыд, и ужас, и волнение. Я жду, что губы Рейма окажутся такими же наглыми, как пальцы, – и в них действительно полно самоуверенного напора. Но вместе с тем есть и что-то еще. Они замедляются ненадолго, словно давая мне миг передышки или ожидая, когда я ослаблю бдительность.
Или предлагая прочувствовать что-то, чего я чувствовать не хочу.
Жар интимных прикосновений. Сладкий зуд под языком. Запах, от которого кажется, что мой рот набили ежевикой.
Меня вдруг колет безумное желание: включиться в борьбу, прикусить его губу, чтобы он не отделался так просто. Зубы действительно прихватывают нежную кожу – и я останавливаюсь лишь чудом.
От мысли, что мне это почти нравится.
Мне не должно ничего нравиться в этом поцелуе.
Заставляю себя замереть, потом отрываю руку от груди врага, касаюсь его щеки вслепую – надеясь, что со стороны выглядит нежно. Пальцы дрожат на гладкой коже, и желание ее исцарапать я тоже с трудом давлю.
Моя ладонь все еще там, когда «избранник» наконец останавливается – спустя вечность. Когда мои губы свободны, хотя горят.
Как все внутри.
Как глаза Рейма.
Он не выглядит ни виноватым, ни смущенным. Удерживает меня еще несколько секунд.
– Отпусти, – шепчу я.
Он, хвала Стихиям, слушается: руки наконец сбегают с моего плеча и шеи.
– Ну вот, поссорились и помирились, – говорит враг. – Не придраться.
Я тяжело дышу. У меня закончились все слова, ни одного подходящего ответа не лезет на язык. Понимаю, что не должна оборачиваться, – поэтому продолжаю смотреть на «избранника», надеясь просверлить дыру у него в переносице.
Это не очень-то просто, особенно когда он добавляет: