Летом мы снимали дачу в Териоках. Прогуливаясь по вечерам — прогулки эти мы совершали вдвоем, — он любовался облаками, шумно восторгаясь их цветом, причудливой, меняющейся на глазах формой, иногда даже записывал свои впечатления в памятную книжку. Облака — это было его скромное хобби.
Как вы знаете, особенно чудесно на Карельском перешейке ранней осенью. Мы с отцом отправлялись в рощу и приносили на дачу огромные охапки веток, и мать развешивала их красивыми гирляндами на стенах, а также под потолком. И наши невысокие темноватые комнаты принимали праздничный вид, словно бы освещались изнутри, сами превращались в разноцветную рощу, пронизанную лучами неяркого осеннего солнца.
Аналогия напрашивается, не правда ли?
Второй эпизод касается бумажного города на пяти столах.
Об этом городе отец рассказал во время одной из наших прогулок. Дело происходило задолго до революции, отец был подростком. В Вятке, откуда он был родом, служил статистиком тихий, маленького роста человечек с длиннейшей бородой Черномора. Так, по крайней мере, он запомнился отцу. И вдруг, ко всеобщему удивлению, выяснилось, что в часы досуга статистик этот склеил из разноцветной бумаги целый миниатюрный город, потратив на это лет пять, не меньше.
Бумажный город выставлен был в актовом зале гимназии, заняв пять столов, сдвинутых вместе. Статистик в парадном сюртуке стоял подле столов и, смущенно теребя бороду, давал объяснения.
Это, надо думать, было зрелище! Многоэтажных домов высотой всего до трех-четырех сантиметров насчитывалось, по самому приблизительному подсчету, несколько десятков тысяч. В разных направлениях пролегали между ними улицы, множество улиц, а на площадях зеленели скверы. И набережные не были забыты градостроителем — отражались в стекле, под которое заботливо подложена была синяя оберточная бумага, долженствовавшая изображать залив моря или реку.
Посетители всплескивали руками и ахали. А отец сказал мне, что все время испытывал тягостное чувство неловкости. Подумать только! Взрослый, с бородой, и до сих пор готов играть в игрушечные города!
Сейчас я думаю, что он поспешил со своими выводами. Быть может, градостроение было призванием Черномора, но он по каким-либо причинам не смог стать архитектором? А быть может, «воздвиг» свой город просто от тоски бесцветного провинциального существования?
Считая, что невежливо отойти от столов, так и не задав ни одного вопроса Черномору, отец мой спросил его:
«Скажите, в какой же стране находится ваш прекрасный город?»
Черномор словно бы удивился вопросу. Помолчал, пожал плечами: