Рядом — женщина в огромном пуховом платке, накинутом поверх домашнего халата. «Неотложка» уже на месте. Рыча не выключенным мотором, подрагивает, будто от холода. Задние двери жадно распахнуты, готовы заглотить добычу прямо вместе с металлической каталкой.
— Да жива! Жива! — нарочито громко произносит бабулька в шлепанцах, спеша сообщить вновь прибывшим оптимистичную весть. — Но без сознания. Пока ничего сказать не могут. Осмотр тщательный нужен.
— И заканчивает опять более радостным: — Да вроде бы ничего особенно страшного нет. «Жива, — чисто автоматически отмечает Андрюха. — Значит — она.
Женщина». А бабулька не умолкает.
— Вот же, заразы! Гоняют даже по дворам! Никакие законы им не писаны! Уселись за руль и себя царями считают. Что хотят, то и воротят! Ни стыда, ни совести! Сбили девчонку и укатили, как ни в чем не бывало. Нелюди!
— Скоты! — поддерживают старушку из толпы, и кто-то добавляет еще пару определений. Непечатных. Андрей в который раз повторяет про себя: «Жива!» И больше не хочется думать про «уже поздно». А если бы… Нет! Не надо! Она же жива. А слова из толпы все еще витают в морозном воздухе: «Нелюди!
Скоты! …».
Утром в школе первым, что услышал Андрей, войдя в класс, были возмущенные слова Ерыгиной, делившейся новостями с Юлей Бухтой:
— Представляешь, Машку Сурикову из десятого вчера машина сбила!
Прямо возле дома! Ты подумай! Сбил и сразу укатил! Вот гад! Юля согласно кивнула и что-то тихонько прибавила от себя.
— Она сейчас в больнице лежит. У нее сотрясение, чего-то там поломано. В общем, в жутком состоянии. Андрей плюхнулся на место и попытался отгородиться от девчачьего разговора. Сделать это оказалось очень сложно — Юля сидела прямо перед ним, а Ерыгина гневно подпрыгивала на соседнем стуле и говорила почти в лицо Андрею:
— Нет, ну надо же! А? Скотина какая! Чуть не угробил девчонку и смылся! Морду бы ему набить! — Ерыгина заметила Андрея и обратилась к нему: — Согласен, Зорин?
— Да! — с трудом выдавил он и отвернулся к окну. Поскорей бы прозвенел звонок! Тогда Ерыгина заткнется и отвалит на свой средний ряд, а Юлька развернется к нему спиной. Между окошком и партой остановилась Алла Березина, уставилась на Андрея.
— Зорин, с тобой все в порядке? У Алки глаза — темно-темно-коричневые. Возможно, из-за насыщенности цветом ее взгляд кажется таким осязаемым, проникающим до самых внутренностей. Точнее до тщательно скрываемых потайных мыслей. И выдержать его очень сложно.
— В порядке, — глухо отвечает Андрей затертой деревянной столешнице.
— Как знаешь, — хмыкает Березина, бросает сумку на свою парту и спокойно топает на место. А Андрей по-прежнему видит перед собой ее глаза. Темные, пронзительные, вопросительные. Но вроде бы это и не Алкины глаза, а той… Маши Суриковой из десятого. Андрей даже не помнит такую.