Отец долго не решался поменять свою старенькую, но верную «Ладу» на что-нибудь новое и более солидное. Сроднился с ней, сросся душой.
Словно и не машиной она была, а давней подругой, с которой промчались бог знает сколько километров, с которой прошли и огонь, и воду, и несколько разномасштабных ДТП. Может, они даже как-то общались. На своем, только им понятном языке. Потому что дня не прошло, а отец, сидя за обеденным столом, спрашивал, одновременно иронично и озабоченно:
— Во что это ты уже успел въехать? Спрашивал у старшего сына, а смотрел на младшего. Он прекрасно знал: от Тёмы не добьешься сразу прямого честного ответа, будет выкручиваться до последнего, а Андрей юлить не станет.
— А? — откликнулся Андрюха, не оборачиваясь. Как будто не слышал, о чем идет речь.
— Во что этот оболтус врезался, спрашиваю! — громко и четко произнес отец.
— А я откуда знаю? — по-прежнему не оборачиваясь, равнодушно протянул Андрей.
— Я думал, вы вместе были. Младший только головой мотнул, неторопливо поднялся из-за стола и ушел в свою комнату.
— Мне еще уроки доделывать. Тёма появился где-то через полчаса, раскрасневшийся, вспотевший, взъерошенный. Словно вагоны разгружал, а не врал, не оправдывался.
Посмотрел на Андрея с признательностью, с горячей благодарностью.
— Спасибо, Дюха, что не заложил. Андрея передернуло от его слов.
— Я в долгу не останусь. Если что… Тёма попытался по-братски положить руку на Андрюхино широкое плечо, но тот брезгливо отшатнулся.
— Лучше уйди! — процедил сквозь зубы. Тёма недоуменно приподнял плечи.
— Ну, ладно. А что такого? Отчего брат бесится? Случись все наоборот, окажись Андрюха на его месте, а он — на Андрюхином, без лишних напоминаний прикрыл бы младшенького. Даже под пытками никому бы ничего не выдал.
Все-таки не чужие! Дверь закрылась за Тёминой спиной, и Андрюха бросил на нее тяжелый, мрачный взгляд. Он ничего не сказал отцу. И никогда не скажет. И остальным тоже не скажет. Никому. Он не будет судить Тёму. Потому что Тёма — брат. Но и защищать его тоже не будет. Потому что тот виноват, и Андрею трудно отыскать для него оправдания. И еще труднее согласиться с тем, что Тёма выйдет сухим из воды, и будет радоваться, что счастливо выкрутился. Ведь брат у него — скала, надежный человек, и прочее, и прочее. Почему же Андрюхе так паршиво? С его-то невиновностью! С его-то стойкостью и благородной братской солидарностью! Почему тяжело удержать обличающие слова? Разве рассказать кому-то, ни значит — предать брата? А он — не предатель, не стукач! Но Тёма… Тёму пугает не то, что он едва ни убил человека. Больше всего на свете Тёма боится, что об этом узнают. Главное, узнает отец. И отберет тачку. И Тёме нет никакого дела до десятиклассницы Машки Суриковой, лежащей в больнице. Он даже не спросил у Андрея — жива она или нет?