У меня чуть не отвисла челюсть.
— Как можно научиться таким переговорам, и как ты смог всё это включить в разговор? Или ты его знал?
— Что ж, для этого нужны годы. Я его не знаю. Но торговаться легче, когда оба партнёра являются членами гильдии воров и могут правильно интерпретировать знаки, — скромно сказал он.
Я, потеряв дар речи, оглянулся назад, где большие ворота снова за нами закрылись. Гвардеец смотрел нам вслед и дружелюбно мне кивнул.
— Ты член гильдии воров? И тот мужчина тоже?
— Да. Все циркачи члены этой гильдии, хотя мы не воруем. Это защита для нас, чтобы нас самих не ограбили. Кроме того, нас, так или иначе, все считают ворами, — он посмотрел на меня и ухмыльнулся. — Говорят, что боги одарили артистов даром, незаметно воровать и никогда не попадаться с добычей. Я могу рассказать вам в чём секрет, о, господин неверия.
— Тогда расскажи.
— Если не воруешь, то не можешь быть и пойманным! Какой из тебя артист, если нет рук? Никто из нас не станет воровать, по крайней мере, если на это нет веской причины!
Когда я въехал в Газалабад, меня почти сразили впечатления и запахи. Улицы, хотя и шире, чем в Келаре, были так забиты народом, что, наверное, было бы быстрее, вести наших лошадей на поводу.
Везде туда-сюда сновали торговцы, и молодые мужчины и женщины предлагали товар из корзин, которые несли либо на ярме, либо, если это были женщины, балансировали на голове.
Довольно часто я видел городскую стражу в лакированных кожаных доспехах и с длинным посохам, заканчивающимся металлическим набалдашником. По течению толпы плыли паланкины, там и здесь со скучающим выражением лица ехали на лошади дворяне. А по кроям улиц стояли ящики и выставленные на продажу товары.
Здесь можно было найти всё, знакомое и незнакомое, и торговцы так громко орали, пытаясь друг друга перекричать. Молодые женщины в парандже, так что были видны только их глаза, гуляли вдоль улицы, часто сопровождаемые двумя или тремя мужчинами, которые не стесняясь использовали свои дубинки, чтобы освободить для женщин дорогу.
В тех местах, которые не были заняты чем-то другим, стояли нищие и во имя богов просили о подношениях, показывая ужасно гнойные раны и увечья и дрожащей рукой протягивали вверх деревянные миски, в которых всегда лежала только одна медная монета.
Над нашими головами протянулась путаница из верёвок, на которых весила одежа, бельё, простыни, часто также горшки или ящики, иногда такие тяжёлые, что, казалось, что они в следующий момент упадут на нас.
На всём лежал тёплый воздух Бессарина, здесь на улицах он застаивался, создавая такую жару, которую я всегда буду вспоминать, как только подумаю о золотом городе.