Чародей принялся что-то быстро шептать сестре на ухо, но та отмахнулась от него. Выдохнув струйку дыма, Гелантэ голосом холодным и ядовитым спросила:
— И это всё? Больше ничего не хочешь сказать?
— Я и этого не хотел говорить, язви ваши души, — продолжал улыбаться Кельвин, — думал сами уберётесь, но вы всё стояли, всё глядели, аж неудобно стало. Пошли, пошли вон, не до вас больше.
— Vavelaarga[40]! — рявкнул вдруг чародей и подался вперёд.
— Не лезь, — отрезала женщина-эльф. — Кельвин, грязный ты сын собаки, ему уже десять, он спрашивает, кто его отец!
«Специально говорит на шихмери, — подумал галантерейщик, — чтобы все понимали».
— Я повторю то, что говорил прежде, Гелантэ: мне неинтересно. Этот хомансдальф мне не сын, я отрёкся от него. Не желаю видеть, знать, слышать о нём, ни сейчас, ни на смертном одре. Не хочу. Он твой, делай с ним что хочешь, но меня не вмешивай.
— Бесчувственный скот. — На фиолетовых очах Гелантэ блеснули слёзы.
— И горд этим, — ответил человек.
Всеми силами Кельвин старался удержать на лице видимость покоя, не дать голосу возвыситься, не упустить ровное дыхание, не сжать кулаки, не окаменеть. Внутри же у него кипел океан гнева, кишки накручивались на валы ненависти, стала раскалываться голова.
— Ты за это ответишь, животное! — прорычал Рион, вскидывая руку с жезлом.
Оружие Змеек обратилось против нелюдей, заполыхали кристаллы Пламерожденных, в руке орка появился гарпун, но до кровопролития так и не дошло, — Гелантэ резко ударила брата локтем в грудь, и чародей с хрипом упал. Он свернулся калачиком подле её ног и страдал теперь от мучительной боли.
— Сказано было не лезть!
С неожиданной силой она переместила его внутрь вагона, забросила туда жезл и встала на подножку.
— Тебе ни к чему любовь женщины, любовь ребёнка, хорошо, Кельвин, раз так, я больше никогда не стану пытаться. — С видом неописуемого презрения Гелантэ сплюнула на землю и посмотрела пристально, её глаза засветились. — Проклинаю тебя: отныне никогда не познаешь любви ни женщины, ни ребёнка; до самой смерти будешь один, и дадут боги, муки твои продлятся недолго!
Дверь вагона закрылась и почти сразу он поднялся в небо, торгасты понеслись на юг.
Кельвин Сирли привык смеяться в лицо гибели, привык смотреть на неё прямо, но в ту минуту никакие силы мира не заставили бы его посмотреть на Самшит. Гелантэ убралась прочь, но осталась стоять между ними, столь же незаметная, сколь и непреодолимая. И думая, что сейчас прекрасная южанка наверняка бросала на него презрительные взгляды, наёмник желал провалиться сквозь землю. Это было невыносимо!