И тихо заплакала.
– Вот черт, – Глеб опустился перед ней на колени. – Варь!
Она развернулась и что было силы ударила его майкой по руке, но промахнулась и сбила с тумбы лампу. Абажур в японском стиле глухо ударился о пол и покатился по ковру, пристроившись рядом с поникшим, перемотанным скотчем пакетом.
– Напугал, да? Варь, не было бы ничего. Ты что? – Фадеев виновато развел руки. – Ну я ж не урод, девчонку силой брать.
– А… А ч-чего это тогда б-было? – заикаясь спросила и покосилась на смятую постель.
Он озадаченно почесал затылок, шумно выдохнул:
– Ну… Говорю же – злость взяла, что напакостила, еще и издеваешься. Но, согласен перегнул, – он заглянул в ее глаза. – Варь, прости… Блин… Прости идиота, – придвинулся к ней, примирительно выставил перед собой руки.
Девушка смотрела на него круглыми как блюдца глазами, по щекам ручейками стекали слезы, капали на грудь, едва прикрытую тонким сине-голубым кружевом. Фадеев нахмурился, придвинулся еще ближе, мягко коснулся девичьего колена.
Девушка сглотнула, недоверчиво покосилась на его руки – они уже сжимали ее пальцы, нежно гладили запястья, подбирались вкрадчиво выше, невзначай касаясь голого живота.
Глеб наклонился, поцеловал несмело уголок припухшего рта. Девушка притихла, позволяя гладить свою шею, плечи. Замирая и будто прислушиваясь к призывным и мягким на этот раз ласкам, уверенным и опытным рукам. Горячим. Сильным. За которыми хотелось следовать, очертя голову. Порывисто выдохнула, когда его ладонь коснулась плеча и приспустила бретельку бюстгальтера, нежно оглаживая ключицу.
Светлана сказала, что они у нее красивые, ключицы.
– Убирайся вон, – проговорила.
Грудь медленно вздымалась, из приоткрытого рта вырывалось сухое, хриплое дыхание. Взгляд сердито буравил мужчину.
Глеб прикрыл глаза:
– Вот же вы Евины дочки… Пакостите вы, а мужик все равно виноват.
Покачал головой.
Решительно вышел, тихо притворив за собой дверь.
* * *
Фадеев рухнул поперек кровати, не раздеваясь, не заморачиваясь на душ и еду.
Спать.
Хотя бы час.
Даже чувство вины за дурацкую, жестокую выходку с Варварой отступило, оставив после себя пустоту. Кажется, даже во сне он заглядывал в нее. И оттуда, из чернильной, неспокойной темноты на него выплескивался страх. Мысли ворочались как жернова, путались в мягком шелке девичьих волос, пульсировали тревожно на кончиках пальцев.
Ровно в девять позвонил Панченко, Фадеев тяжело вынырнул из забытья. Покосившись сонно на аватарку, принял вызов.
– Слушаю.
– Через час-от силы два будет объявлен состав приемочной комиссии, – без приветствия сообщил Панченко. – По предварительным данным в ней будет представитель Барановского. «По согласованию».