Рядом с Кавалерией стоял громадный Джек. Он сам был как холм. Каждый раз, когда лошадь порывалась сбежать, верзила останавливал ее и возвращал. Один раз Беда даже решилась напасть на Джека, встав перед ним на дыбы и замолотив копытами, но с удивительной для его габаритов легкостью Джек уклонился, а когда кобыла снова встала на четыре, залепил ей такую пощечину, что она едва не повалилась на землю. Воспользовавшись замешательством Беды, Кавалерия с разгона заскочил на нее и выдержал около четырех секунд бешеного родео, прежде чем был сброшен. В жизни он часто падал, и научился по возможности безболезненно приземляться, поэтому тут же вскочил, и все вернулось на круги своя.
Они ходили вокруг друг друга, как равные друг другу боксеры ходят по рингу, иногда лошадь бросалась на него, иногда он подбегал к ней и предпринимал попытки забраться, но даже с его скоростью и навыками кавалериста ему эту удалось за весь день от силы два или три раза — и то отличный результат — но ни разу больше он не продержался на спине Беды дольше трех секунд. Трудно поверить, но, то, что тогда, у Змеиного каньона, спина Удачи не выдержала его приземления, по всей видимости, спасло Кавалерии жизнь. На той скорости упасть на своих условиях было для него спасением. Получилось куда лучше, чем если бы Беда сбросила его со спины вот так, под копыта целому табуну позади.
— Говорю тебе, ты все неправильно делаешь! — кричал ему раздосадованный Джек, по своему обыкновению, в самый неподходящий момент. — Мы с Боссом часто ездили за город на его конные заводы, там я видел, как поступают с буйными лошадьми профессиональные наездники. Уверяю тебя, если так продолжится и дальше, ты ее испортишь! И мы потеряем много денег. — Послушайся моего совета, надо… — и в этот самый миг, когда он в сотый раз повторял, что, по его мнению, надо сделать, лошадь обычно сбрасывала Кавалерию или он отскакивал от нее. Джек махал рукой, мол, кавалерист кавалеристом, а толку-то? Но через несколько минут снова начинал советовать.
С горящими глазами Энни наблюдала за каторжником, которого еще недавно боялась и считала отторгающим. Теперь она в тайне от себя самой мечтала оказаться на месте Беды. Каждое движение Кавалерии пробуждало в ней женщину. Чтобы чем-то занять пальцы, Энни, лежа там, на вершине, и не сводя глаз с танцев внизу, обрывала лепестки тех цветов, которые собрала. Она доставала из корзины один цветок за другим и раздевала его середину. Изредка дул ветер, задирая подол ее желтого платья, отнюдь не дорожной одежды. Низ его износился, а оборванные края теперь сами напоминал лепестки. Когда дул ветер, Энни спешно придерживала подол и поправляла его, испуганно озираясь при этом, словно школьница, застуканная за чем-то нехорошим, а оторванные лепестки ею каждое такое дуновение сметало с вершины холма вниз, иногда до самого его подножия, где танцевали лошадь и человек. Но Кавалерия и Джек были слишком заняты, чтобы заметить ее. Глаза девушки горели желанием — глаза мужчин горели азартом.