Его — творящего богопротивное дело, черную волшбу — окружала едва заметная дымка. Эта темная аура охватила мир вокруг него. Она была едва заметна глазу, но с каждым мгновением воплощалась на физическом плане реальности все сильнее, становилась все более заметной. С каждым новым символом, загоравшимся на спине Миража, тучи сгущались вокруг него. Это напоминало смерч или торнадо, он копил силу, вытягивая ее из живого вокруг. Травяной покров холма сначала пожелтел, затем порыжел, а после рассыпался прахом. От центра холма смерть волнами распространилась к периферии. Очень скоро от маскирующего укрытия Энни и Кавалерия ничего не осталось, они лежали на холме как на ладони.
Однако и им вместе с тем открылось многое. Теперь они видели, что трещины в земле появлялись не случайным образом — все они часть единой системы координат. Вместе трещины складывались в замысловатую сеть колец и геометрических узоров, а также символов, сходным тем, что покрывали спину и живот Миража. Самые большие из них в точности повторяли созвездия на небе, смысл остальных оставался тайной. Имелись здесь и символы других языков, отличить одни от других смог бы и дилетант, но установить точное количество языков, знаки которых здесь присутствовали, представлялось невероятно трудной задачей даже для профессионала.
Между тем ритуал близился к своему завершению. Когда Мираж вывел кинжалом последний символ на своем теле, этот черный вихрь, эта аура, распространившаяся вокруг него, разлетелась клочьями во все стороны, словно на вершине холма взорвали бомбу. Прикосновение одного из этих клочьев обожгло щеку Энни, от большей же части эманаций смерти Кавалерия оградил ее, впитав их своим телом. На нем же самом это, кажется, нисколько не отразилось, что-то защищало каторжника от тлетворного воздействия волшбы.
Несколько секунд все было тихо, Мираж не двигался, и во тьме под кроной Старого падуба, где пылали изумрудами глазницы черепов живых мертвецов, теперь ничего не происходило, был только мрак. Это позволило девушке, после всего пережитого позабывшей о мешке, понадеяться на то, что ужас кончился. Она взглянула на своего защитника, и Кавалерия, воспользовавшись ее вниманием, беззвучно подал Энни знак, который безусловно означал, что при первой же возможности они убираются отсюда. Это удивило девушку: по всему выходило, что Кавалерия не собирался вступать в бой с Миражом и предлагал ей втихую уйти в лагерь, сделав вид, что они этой ночью нигде не были и ничего не видели. Она же не могла представить, как будет сосуществовать с Миражом после того, что ей открылось. Кроме того, отступление не вязалось у нее в уме с тем представлением о Кавалерии, как об утомленном жизнью рыцаре, которое она выстроила у себя в голове, с героем, когда-либо жившим только в ее внутреннем мире, порождением ее фантазии. Это несоответствие между реальным Кавалерией и ее вымыслом привело к диссонансу внутри Энни, и она, нахмурившись, погрузилась в раздумья, которые прервала внезапная вспышка света.