Идиотство, согласен.
Мобильник Тайриза заиграл бодрый хип-хоп.
— Простите, док. Дела-делишки.
— Понимаю, — вновь согласился я.
Иногда все это страшно бесит, да только вот дети… Они болеют. Не стану восклицать, что любой малыш чудесен. Порой приходится лечить ребятишек, при одном взгляде на которых делается понятно: ничего хорошего из них не выйдет. И все-таки даже они слабы и беззащитны…
Поверьте, я видел такое, что перевернуло бы ваше представление о человеческом роде. И поэтому стараюсь сосредоточиться на детях.
* * *
Вообще-то, я должен был работать до двух, но из-за проклятого допроса пришлось задержаться. Фотографии не давали покоя, избитое лицо Элизабет маячило перед внутренним взором.
Кто же ее сфотографировал?
Ответ пришел сам собой, как только я немного успокоился; он был настолько очевиден, что я удивился, как же не сообразил раньше. Сняв трубку, я позвонил по номеру, который не набирал долгие годы, хотя еще помнил наизусть.
— «Шейес фото», — отозвался в трубке женский голос.
— Привет, Ребекка.
— Бек, сукин ты сын! Откуда ты? Как дела?
— Нормально. А у тебя?
— Тоже неплохо. Работы невпроворот.
— Нельзя так, себя надо жалеть.
— А я жалею. В прошлом году, например, вышла замуж.
— Слышал. Не поздравил, извини.
— Поросенок.
— Не спорю. Ну хоть сейчас прими мои поздравления.
— Говори честно, что стряслось?
— Хочу задать тебе один вопрос.
— Какой?
— По поводу автокатастрофы.
Молчание.
— Ты помнишь ту аварию? Незадолго до смерти Элизабет?
Ребекка Шейес, лучшая подруга моей жены, не отвечала. Я кашлянул:
— Кто был за рулем?
— Что? — сказала она кому-то рядом с собой. — Погоди минутку. — Потом снова мне: — Слушай, Бек, я сейчас занята, давай созвонимся попозже?
— Ребекка…
Она бросила трубку.
* * *
Горе и впрямь облагораживает человека.
Серьезно, сейчас я гораздо лучше, чем был когда-то. Не зря говорят — нет худа без добра, и в моем случае добро очевидно. Не то чтобы оно стоило того, чем пришлось за него заплатить, но я, несомненно, стал гораздо терпимее к пациентам, к их жалобам и проблемам. А кроме того, научился отличать второстепенные в этой жизни вещи от действительно важных.
Забавно вспоминать, как здорово меня волновало, какой марки машину я вожу, в каком состою клубе, диплом какого университета будет висеть на стене моего офиса и тому подобная чепуха. Я и хирургом-то решил стать, потому что считал эту профессию престижной и хотел поразить так называемых друзей. Показать, что выбился в люди.
Правда, забавно.
Кое-кто мог бы возразить, что я просто-напросто повзрослел, достиг определенной зрелости. Что ж, в чем-то они правы. Однако главным рычагом изменений стало осознание того, что я теперь одинок и сам за себя отвечаю. Понимаете, мы с Элизабет были не просто парой, а каким-то единым существом. И та часть этого существа, которая звалась Элизабет, была такой хорошей, что я мог позволить себе немножечко побыть плохим. Как будто ее правильности с лихвой хватало на нас обоих.