— Но это же сотни судебных процессов!..
— Вовсе нет, сир. Задержанных окажется немного, большинство погибнут там же, на площади.
— Ох! — ужаснулся король.
— Так будет быстрее, да и необходимый эффект будет достигнут. Я уже разъяснил офицерам их задачу; от них требуется лишь одно — заставить мятежников отступить на площадь и окружить их. Как только это случится, огонь по бунтовщикам откроют пушки.
— Но ведь среди них могут оказаться и ни в чем не повинные зеваки?
— Вполне возможно, сир.
— Они тоже пострадают?
— Вероятно.
— Как это некстати!
— Ах, сир, стоит ли беспокоиться из-за подобных пустяков? Вы — король, а король, какой властью — абсолютной или же ограниченной — он ни обладает, волен распоряжаться жизнями подданных по собственному усмотрению. Если эти несчастные являются вашими преданными слугами, они должны быть готовы в любой момент отдать за вас свои жизни, если же они таковыми не являются, то и сожалеть об этом сброде не следует.
Король продолжал хмуриться — по всей видимости, сей страшный политический афоризм не показался ему убедительным, — и министр счел необходимым добавить:
— Вы же понимаете, сир, что в году 1828-м от Рождества Христова невозможно править народом деспотично — даже если это право дано вам Богом — без того, чтобы на улицах не лилась кровь. И пока не найден способ сделать пули управляемыми, мы не можем сделать так, чтобы они не попадали в друзей, случайно оказавшихся среди врагов.
— К сожалению, это правда, — промолвил король.
Мгновенно выбросив из головы все навязчивые мысли, он подошел к окну и, чему-то улыбнувшись, начал напевать некий веселый мотив.
— Ладно! — сказал он. — Пусть будет по-твоему… Наш юный друг, Король песчаного берега, попридержит лаццарони. Видишь ли, — продолжал он, повернувшись лицом к Луиджи, — буржуа волнуют меня не больше, чем билет прошлогодней томболы; ввяжутся в стычку — себе лишь хуже сделают… Но вот с лаццарони отношения мне портить не хотелось бы.
Франческо помолчал немного, а затем вдруг спросил:
— А не организовать ли нам, после того как мятеж будет подавлен, демонстрацию?
На лице министра отразилось недоумение.
— Да, — проговорил король, — демонстрацию. Кто знает, как воспримут случившееся в Европе, в частности — во Франции? Думаю, все европейские газеты будут пестреть сообщениями о мятеже, в которых я буду представлен тираном; меня смешают с грязью, станут называть убийцей. Если под окнами дворца, осуждая провалившийся мятеж, с восторженными криками «Да здравствует король!» пройдут тысяч двадцать лаццарони, возможно, нам удастся несколько смягчить впечатление, произведенное этим восстанием.