В тот вечер было устроено великое пиршество для всех. И вечер перешел в ночь, и все были счастливы, поскольку венчание Парфения и Ксении скрепляло союз двух династий, что давало надежду на долгий и прочный мир.
И было забито пятьсот баранов, иные же говорят о тысяче, и четыреста свиней, и без числа разной птицы. С Побережья же привезли двадцать телег рыбы, которой так богато наше Море. И всё это жарилось на улицах, и раскладывалось на столах, которые сколачивались здесь же. По столам расставлялись также кувшины с вином, изготовленным из сладчайшего островного винограда. И не было тех, кто тогда не пировал бы и не радовался общей радостью, благословляя Парфения и Ксению.
Утром следующего дня у дверей княжеской опочивальни новобрачных ждали родные и островная знать. Супруги вышли поздно, и все поняли, что ночь была бессонной, и возрадовались. Когда же вслед за супругами была вынесена простыня, алая от крови, все уверились в невинности Ксении, каковая (невинность) и прежде ни у кого не вызывала сомнений. Зная великое ее благочестие и ангельскую чистоту, иные сомневались даже в самой возможности соединения, в согласии с человеческим естеством, девы с мужем.
Князь Гавриил умер через шесть лет, в двадцать пятое лето своего правления. И трудно теперь понять, было ли явление змея знамением его смерти, поскольку и независимо от змея должен же был он когда-то умереть. Твердо можно лишь сказать, что светлейший князь умер. С ним кончилась многолетняя эпоха регентства, и об этом было объявлено уже в самый день его смерти.
Парфений
Оставшись в спальне вдвоем, мы сидели рядом на огромном брачном ложе. С улицы доносились крики празднующих, но тишина в спальне была от этого только пронзительнее. Ни Ксения, ни я ее не нарушали.
Где-то там, внизу, ходили с факелами, и по потолку метались багровые отблески. Они лишь подчеркивали полумрак спальни. Нам был оставлен всего один тусклый светильник – так, чтобы мы видели только контуры предметов, но не смущались бы видом нашей наготы. Слово нагота стучало у меня в ушах метрономом, и этот ритм отзывался в теле сладкими волнами. Нагота. На-го-та.
Мы сидели одетыми. Я положил руку на плечо Ксении. Оно дрогнуло. Даже сквозь плотную ткань платья ощущалось его тепло. И хрупкость. И нагота.
Ксения
Парфений положил мне руку на плечо. Его рука дрожала. Я испытывала к нему жгучую нежность. И жалость. Осторожно сняла его руку со своего плеча. Коснулась его пальцев губами. Сказала:
– Не надо.
Потом мы долго сидели молча. Он спросил:
– Я тебе неприятен?
И я открыла ему, что избрала другого Жениха. Что служанка Фотинья принесет мне накидку, скрывающую лицо, и выведет из Дворца. На улице нас будет ждать закрытая повозка.