— Ты куда-то идешь так поздно?
— Да, месье.
— А мне-то казалось, у тебя и так достаточно длинный день, чтобы еще развлекаться после работы. Я не хочу, чтобы ты была похожа на привидение на нашем первом показе, дорогая, и к тому же у тебя будет еще много времени для развлечений потом. — И, не дав ей ничего объяснить, резко добавил: — А с кем ты встречаешься? С поклонником?
Женское кокетство подсказывало ей ответить, что это его не касается, но она подавила этот импульс, сознавая, что он коренится в желании заставить его ревновать, на что она рассчитывать не могла. Или могла? Он рассматривал ее, сведя брови в одну линию, и совсем не трудно было представить себе, что и на самом деле ревнует. Хоть Леон и не любил ее, он смотрел на нее как на свою собственность. Однако она ему не принадлежала — пока, во всяком случае. Рене рассказала про Синклеров, и Леон сразу успокоился.
— Постарайся не слишком задерживаться, — посоветовал он и, повернувшись к ней спиной, зашагал к себе в кабинет.
Заметив, как устало опущены у него плечи, ей захотелось броситься к нему, убедить его собрать вещи и поехать куда-нибудь отдохнуть, что было ему так необходимо, но она не осмелилась, боясь показаться навязчивой. С легким вздохом пошла дальше.
Родители Жанин ждали их у входа в ресторан, они оказались совсем не похожими на свою дочь. Рене представляла себе богатых нефтяных магнатов, высоких, импозантных, поскольку Жанин была как раз такой, а оказалось, что ее отец низенький, жилистый человек в очках, с большой лысиной, в плохо сидящем белом пиджаке, который он явно вытащил откуда-то из сундука по случаю поездки в Европу, и с ним его низенькая, пухлая, некрасивая жена.
— Привет! — Жанин помахала рукой, как только они вылезли из такси. Она была стройная и элегантная в изумрудно-зеленом платье без рукавов, которое облегало ее прекрасное тело, как вторая кожа.
Взгляд обоих родителей сделался одинаковым — исполненным обожания и гордости. Эдвин Синклер заторопился к такси, чтобы расплатиться с шофером, а Жанин тем временем познакомила Рене с матерью. Рене сразу прониклась симпатией к Мари Синклер, очень простой и естественной женщине, абсолютно неизбалованной внезапно свалившимся богатством, единственным свидетельством которого было ее ожерелье из жемчуга удивительно правильной формы. Она была в платье из немодной тафты с выбитыми на нем цветами и черном бархатном пиджаке. Услужливый официант проводил их к столику, который они заранее заказали; столик находился у огромного окна, за которым были видны освещенные башни собора Нотр-Дам. Официантов не обманула простая наружность их клиентов; по беспроволочному телеграфу кто-то успел передать волшебное слово «нефть», что дороже золота и драгоценностей, а Париж давно привык к эксцентрично одетым людям.