Дед Никола не мог понять этих тюремных служителей Эскулапа, которые старательно отгоняли от самоубийц приближающуюся смерть, чтобы передать их в руки убийц.
Полицейский фельдшер склонился над избитым стариком и вогнал ему в руку шприц.
— Немножко кофеина, старый хрыч. Ты еще понадобишься.
Дед Никола убедился, что и последнее, чего он ждал, замирая от ужаса, и чего боялся больше всего, должно случиться. Он не умрет. Боль от кофеина в руке и пульсирующая сила в сердце больше нужны были мысли и воле, чем телу. Часто встречавшийся со смертью легче принимает ее.
— Что смотришь, гад! — услышал дед Никола. Он повернулся, вытер рукавом кровь с губ. Это был Гешев.
— Мне вспомнился псалом пятьдесят девятый.
Гешев был доволен.
— Молишься уже… Отведите его ко мне в кабинет! — И с этими словами вышел.
Дед Никола оттолкнул жандарма и зашагал. Каждый шаг отдавался болью. Тело оцепенело.
— Помогите ему встать вон там, — распорядился Гешев. — Теперь споешь мне пятьдесят девятый псалом? И я спою с тобой.
— Спою.
— Ты ведь коммунист, безбожник. Зачем ты выучил его?
— Из любопытства.
Зачем объяснять ему, что в длительной борьбе с церковью он выучил наизусть многие строки псалмов. Его познания в области теологии были оружием, стрелявшим метко.
— Это псалом Миктама Давидова, когда Саул вел стражу, чтобы убить Давида.
— Что? Что? — уставился Гешев на старика. — Что ты там бубнишь о Давиде и Сауле?
— Ничего. Так начинается псалом. — Голос старого учителя стал твердым. Гешев облокотился на свой письменный стол, словно не смея остановить старика. — Я перескажу тебе его вкратце. Избави меня от врагов моих, бог мой; избави меня от деятелей беззаконий… потому что они ловят мою душу… и не помилуй никого из льстивых преступников… Они воют как псы и ходят вокруг города… уничтожь их гневом, уничтожь, чтобы никогда больше их не было…
— Послушай, — зашипел Гешев и нажал кнопку звонка, — если этого в Библии нет, я лично займусь тобой, — и громко крикнул вошедшему полицейскому: — Принеси мне Библию! Возьми у дежурного.
Старый учитель показал место. Суеверный Гешев с волнением следил за скачущими буквами. Потом бросил Библию на стол. Потрясенный и на какое-то время потерявший уверенность, он закричал:
— Приведите того! Того…
Полицейский не решился бы устроить встречу отца с сыном, если бы знал коммунистов немного больше. Он хотел сломить молодого, лишить его иллюзий в отношении снисходительности к близким.
Дед Никола мог даже улыбаться — силы дли этого нашлись. Он казался спокойным больше, чем сам мог допустить. Он мог внезапно упасть, настолько сильную слабость испытывало его сердце. Мог расплакаться как ребенок. Однако стоял у стены молчаливый, гордый, торжественный.