— Господин генерал, как мне стало известно, к ведению следствия по делу доктора Пеева привлечены опытные следователи. Позиция этого большевика любого может вывести из равновесия. Он считает, что служение Москве — в интересах Болгарии. Но ведь оно направлено против моего отечества. Поэтому наши люди должны вырвать у него имена интересующих вас генералов.
— А Никифоров?
— О нем… — Фон Брукман пожал плечами, потому что Кочо Стоянов перешел на визг, вскочил со своего места и встал в такую позу, словно собирался замахнуться для удара. — В отношении его ваш государь… его величество имеет некоторые соображения. Думаю, что он пожелает, чтобы к нему привели арестованного генерала. Если вам удастся присутствовать на этой встрече…
Откинувшись в кресло, Кочо Стоянов молчал. Встреча с немцем явилась для него ушатом холодной воды. Он не мог не заметить, что за сообщением о вероятной встрече царя с разжалованным генералом скрывается угроза его намерениям. Неужели его величество уже проявляет беспокойство по поводу того, как скажется исход войны на нем самом? Что он собирается предпринять? Кто советует ему поступать именно так? Не левые же силы, которые в той или иной форме поднимают голову, чтобы бороться против него, против самого верного короне офицера?
— Господин Брукман, не знаю, что подумают в Берлине о моих намерениях, но в ближайшее время я попытаюсь прикончить Никифорова.
Военный атташе рейха поперхнулся:
— Какой смысл?
— Просто у царя станет меньше врагов.
Воцарилось молчание. Фон Брукман представил себе, какой эффект даст подобная мера, каков будет отзвук во дворце, среди генералитета и политических деятелей царства. Но разве Никифоров не ценнее живой? Разве он не приманка, с помощью которой можно выявить и схватить наивных, видящих в мечтах, как красные полки маршируют по Софии?
— Свое мнение я сообщу завтра вечером, господин генерал. — Полковник кивнул и попытался налить коньяк, но никак не мог попасть в бокал и лил его на скатерть. Рука военного атташе дрожала. Раз один генерал покушается на другого, чтобы ликвидировать его, значит, дела обстоят не так, как их преподносят в официальных бюллетенях информационных служб. И положение не столь стабильно, как это кажется с балкона дворца или из окна министерства внутренних дел.
Кочо Стоянов пришел в Дирекцию полиции после полуночи. Гешев сидел без сил в глубоком кресле и шепотом давал распоряжение одному из полицейских сварить тройную дозу кофе и не класть много сахара.
Он даже не встал. Только махнул рукой:
— Только что отправил Пеева в камеру. Из сил выбился. Немцы взялись за него со своими машинками, пускали ему кровь, жгли раскаленным железом. Тот терял сознание. Они приводили его в чувство. Потом все начиналось сначала. Вызывал его, чтобы допросить, а он — ни слова. Не знаю, как ему развязать язык.