Евдокия была уже осведомлена о ходе процесса и с беспокойством смотрела на сердитого Багрянова:
— Ваше превосходительство Иван, — она любила называть его превосходительством, чтобы не чувствовать себя униженной любовником крестьянского происхождения, — для успеха нашей линии я рекомендовала бы тебе Кочо Стоянова и Гешева. Одного — для войны, другого — для внутренних дел.
Багрянов улыбнулся. Он знал о встрече Кочо Стоянова с фон Брукманом и о недвусмысленном жесте Берлина. Кочо Стоянову было направлено приглашение присутствовать в середине ноября на сборе генералов, носивших Рыцарский крест за храбрость. Это означало намек Евдокии, и она спешила.
— А доктора Пеева надо осудить на смерть. Любой ценой, даже если бы ни суд, ни кто другой из известных нам прокуроров не смог бы это узаконить.
Багрянов придерживался другого мнения:
— Я бы осудил его на пятнадцать лет заключения, но «помог» бы ему умереть от сердечного приступа или чего-либо подобного через два месяца после процесса.
Евдокия вспыхнула:
— Я повешу этого Александра Невского. Разве это не тот самый человек, о котором говорят, что он знал тайны дворца?
Багрянов попытался успокоить ее.
Богдан Филов встретился с княгиней по какому-то незначительному поводу. Она хотела отправиться путешествовать в Швейцарию, но считала, что рано оставлять Болгарию, такую неустроенную после смерти Бориса. По ее сведениям, Йоанна делала реверансы то влево, то вправо.
В ходе разговора регент как бы случайно заметил со вздохом:
— А сейчас у меня только головная боль от этого сложного процесса, на котором будет разоблачена русская миссия.
Евдокия сидела близко около регента. Она постучала пальцем по его руке, уставившись в его водянистые, тусклые глаза:
— Мы думаем, господин регент, что вы никого не разоблачите. Вам останется разоблачить самих себя. Это ясно уже после первого дня. Русские звонили в министерство иностранных дел и протестовали против необоснованного шума вокруг них и против намеков, имевших место на процессе. Поэтому повесьте Пеева, и конец. Ведь вы ради него пришли, господин регент?
Филов усмехнулся. Это было знаком согласия.
Вечером он позвонил военному министру, чтобы тот потребовал от своего председателя суда поднять антисоветскую кампанию на процессе и ударить именно здесь. Не поддаваться ни на какие уговоры и осудить Пеева на смерть.
Военный министр спросил как бы между прочим:
— А не привлечь ли Никифорова?
Богдан Филов промолчал. Потом со вздохом обронил самую большую тайну дворца:
— Он единственная надежда царицы. Она верит, что Никифоров спасет ее перед большевиками. А перед англичанами — другой. Посмотрим, кто нас спасет после расправы над Пеевым, — и он засмеялся глухим невыразительным смехом. Впрочем, он уловил одну недовысказанную истину, недовысказанную временно. В том, что она станет фактом, он уже почти не сомневался.