— Юноша, я целую будущее своих детей! Пришло доброе время! Пришло счастье!
Крикнул «ура». Губы у него дрожали. И теперь, когда вся семья собралась в доме, когда женщины падали от усталости, дед Никола остановился перед фотографиями покойных, погладил их дрожащей рукой и прошептал:
— Не дожили, родные мои, я и за вас радуюсь. Теперь мне и помирать можно.
Арестовали министров, генералов, регентов. Арестовали полицейских, агентов, провокаторов, убийц. Арестовали сотни представителей власти.
Искали Кочо Стоянова. Он находился в Панчарево, на вилле, но там никто не открыл дверь, и партизаны решили, что он сбежал.
Кочо опустился на диван. Он дрожал. Не стрелял. Какой смысл? Пистолет против автоматов. Позвонил в полк. Ему ответили: «Рядовой из солдатского комитета Отечественного фронта Ангелов слушает». Положил трубку. Позвонил в штаб армии. Ему ответили: «Слушает член солдатского совета Отечественного фронта».
Он понял все. Не понимал только, почему не сбежал вчера. Даже в этот день. Почему не поднял дивизию три дня назад, чтобы овладеть Софией. Впрочем, не повторить ли попытку? Но с кем? Господа офицеры исчезли. Растворились.
Кочо Стоянов тяжело дышал. Да, теперь уже оставалось только одно — бежать. Бежать на машине на запад. На запад через Кулу, где находилась часть дивизии, оставленная для прикрытия немецкого фронта.
Он собрал чемодан с банкнотами. Записал:
1. Немецкие марки 3 376 000.
2. Американские доллары 13 000.
3. Итальянские лиры 53 000.
4. Французские франки 6 000.
5. Левы 2 232 325.
Несколько тысяч левов положил в портфель. Вышел на улицу в штатском костюме с чемоданом в руке и двумя пистолетами в карманах пальто. Его остановили для проверки документов. Отпустили, потому что не узнали. Он перевел дыхание. Но вот навстречу ему шли два партизана и юноша в солдатской фуражке. Они узнали его. Стали расспрашивать. Связать бы его и вздернуть на веревке. Кочо бросился назад. Влетел в какой-то подъезд. Мимо прошел его адъютант, бледный как смерть, в сопровождении двух солдат. Выждав удобный момент, добрался до своего дома. Влетел в спальню. Опустился в кресло. Чемодан поставил у ног. Вошел подпоручик.
— Подпоручик, мою машину!
— Это невозможно, господин генерал. Машины дает ефрейтор Стефанов из первой роты третьего батальона. Знаете его… коммунист.
Снаружи кто-то крикнул:
— Руки вверх, гады!
— Подпоручик, задержите их на секунду. Выходите немедленно!
Подпоручик, дрожа, вышел. Стоянов остался один.
Теперь откроются двери. Он будет стрелять. Нет, стрелять не надо. Какой смысл сдаваться живым? О, если эти красные поймают его и если откроется сотая доля того, что он сделал… Стоянов закачался и, выпрямившись во весь рост, прикоснулся дулом пистолета ко лбу: