— Нужно убивать… больше… больше миллиона… — и нажал курок.
Вошедший пнул ногой чемодан. Он открылся. На умирающего полетели банкноты.
— Стефан, иди сюда смотреть чудо! — закричал солдат со звездочкой. — Кровопийца в крови и деньгах.
А в Софии был митинг.
Скрестив руки, генерал Никифоров шел по тенистому бульвару Царя-освободителя среди тысяч таких, как он, сияющих и растроганных. Он знал, что все это — свидетельство любви к России. Он любил Россию. Но может быть, впервые понял, что такое любовь, и уверенно шагал по земле. Она была свободной.
Кто-то коснулся его руки:
— Товарищ «Журин».
Это был Сергей Петрович Светличный.
Генерал смахнул слезу. Обнял советского разведчика. Потом прошептал:
— Я бы попросил вас, товарищ Светличный, помочь воздвигнуть памятник «Боевому». Болгария ликует! Болгария свободна! Благодарим вас от всего сердца, товарищи!
Светличный стоял перед человеком, который потерял звание и пост, но был счастливее любого другого: он выполнил свой долг солдата.
Мимо текла людская река. В сумерках неслись слова песни «Когда смеркается… и сонные Балканы засыпают». Откуда-то издалека доносился шум моторов танков.
Танковый корпус покидал столицу. Силы, находящиеся в столице, перегруппировывались. Должно было начаться наступление против немцев в районе Кулы. Война продолжалась. Генерал Никифоров спросил:
— Где мое место теперь, товарищ Светличный?
— Вместе с народом, товарищ «Журин»!