— Я хотел бы присоединиться к словам благодарности в ваш адрес, господин Обост, — почтительно начал Сомов, на которого скрипач среди общего шума не сразу обратил внимание, — Ваша музыка настолько великолепна, что вдохновила меня написать песню в вашу честь. Если позволите, то я исполню ее прямо сейчас.
Обост, наконец, заметил Виктора, с благосклонной улыбкой дозволил исполнить посвященную ему оду и даже приосанился.
Гости еще шумели и смеялись, когда зазвучали первые аккорды гитары. А когда раздался пробирающий до мурашек хриплый голос Сомова, моментально притихли и удивленно раскрыли глаза и уши. Виктор начал петь почти без проигрыша:
В каждом сердце есть больная рана,
В каждом сердце не стихает плачь.
Вышел на арену ресторана
Наглухо обкуренный скрипач…
Краем глаза Сомов наблюдал, как с лица Обоста медленно сползает улыбка, и легкое недоумение переходит в полнейшее изумление и смущение. Как братья художники замирают в самых неудобных позах, повернув головы в его сторону. Как проливается вино из переполненной чащи, как недолго дымят трубки, оставленные на столе, и незаметно гаснут без присмотра. Как кто-то застыл с надкушенным яблоком перед открытым ртом или замер с ножом, занесенным чтобы нарезать мясо, а кто-то наоборот выронил из рук столовый прибор, не замечая этого. И как горят глаза Авика полные восхищения. Слушатели попали в плен странного хриплого голоса и необычной музыки Виктора. Оставалось допеть последний куплет:
Скрипка, что оборванные нити,
Обмотала с головы до ног.
В зале кто-то крикнул: — Повторите!
Но скрипач играть уже не мог…
Виктор закончил петь и мягко накрыл ладонью резонаторное отверстие гитары, словно выключая звук. В полной тишине он с достоинством поклонился Обосту, который пребывал в полной растерянности и не смог отыскать подходящих ответных слов. Старик был повержен. Зато слова нашлись у веселого Авика.
— Повторите! — громко и торжествующе завопил он.
И тут же его просьбу со всех сторон эхом подхватили присутствующие.
Сомов поднял руки, призывая возбужденных художников к тишине.
— Я с удовольствием сыграю и спою еще раз друзья, но только при одном условии, — он повернулся к Обосту, — если маэстро окажет честь и поддержит меня своей неподражаемой игрой на скрипке.
Старик нерешительно посмотрел по сторонам. Он презирал остальную музыкальную братию, принципиально играл только единолично и этим кичился. Но игра молодого седого гитариста ему неожиданно понравилась, вот только признаваться в этом даже самому себе он не хотел. И пока Обост пытался сообразить, как ему вести себя в этой неординарной ситуации доброжелатели уже сунули ему смычок и скрипку в руки.