Один человек не принимал участия в разговорах, хотя ему было, что рассказать. Хоррен, сунув большие пальцы за пояс, спокойно стоял среди толпы в первых рядах и внимательно наблюдал за происходящим. Пока всё шло, как задумано. Оставалось дело за малым — предупредить парней в лесу.
Человеческая темница вполне соответствовала своему названию. Здесь было темно — единственным источником света был факел, закрепленный в гнезде за решёткой, заменявшей одну из стен. В обложенной камнем камере не было ни скамей, ни стола. Только толстый слой слежавшейся прелой соломы и яма отхожего места. Сверху её прикрывали дощечкой, чтоб не слишком воняло.
Узников разделили — мужчин посадили отдельно от женщин. Причём разделение оказалось столь чётким, что маленький Калоник, как будущий мужчина, оказался заперт вместе с отцом, а Нюшу посадили с матерью. Даррен держал сына на коленях и терзался в догадках, что будет с его матерью и сестренкой. Тайн и Тиар переглядывались, опасаясь смотреть на отца. Тот выглядел совершенно подавленным. Видно было, что только привычка мешает ему просто-напросто разрыдаться от отчаяния. Привычка — и сыновья, которые не должны видеть отцовских слёз.
Миновало уже много часов — сутки, или около того. Но покормить узников то ли забыли, то ли решили, что бессмертным эльфам не пристало питаться вообще. Мужчины терпели, но маленький Калоник плакал и просил есть.
— Я не верю, — обхватив колени руками, пробормотал Янсор. — Он не мог так поступить! Он же… мы же делили с ним хлеб и кров! Он не мог! Он не должен…
— Но, если не он, то кто? — пожал плечами Даррен.
Калоник у него на коленях завозился и заныл, просясь к маме. Мальчик единственный не был скован — на всех остальных надели железные кандалы, явно опасаясь эльфийского колдовства.
— Уж не думаешь ли ты, что я… — взвился бывший браконьер.
— Успокойся, — подал голос мастер Боар. Он говорил негромко, устало, но властно, и привыкшие повиноваться главе труппы, актёры притихли. — Тебя никто не обвиняет… из нас! А люди…
— Люди… Я не понимаю! Всё равно не понимаю!
— Мы их никогда не поймём, — философски промолвил мастер Неар. — Они слишком…
— Злые? — подсказал Тайн.
— Нет. Люди не злые и не добрые. Они просто другие.
Лейр сидел возле самой решётки, привалившись к ней боком. Он единственный сохранял хоть какую-то видимость спокойствия. Но, скорее всего, потому, что при всём желании не мог выразить словами обуревавшие его чувства. На самом деле юноша волновался не за себя. Он изо всех сил прислушивался к тому, что происходило в одной из соседних камер. Где-то тут, чуть дальше по коридору, сидели и женщины. Если бы мог, он бы окликнул их, подал голос, попытался как-то утешить.