Берил смотрела, как он приближается к ней, а когда подошел – отвернула одеяло, чтобы он увидел. Это был Пролаз, маленький трикрат из приюта. Он спал у Берил на руках и, когда Шакал на него посмотрел, слабо заскулил, чуть сдвинув бровки. Его круглое личико румянилось, а на шее появились гнойнички.
У Шакала упало сердце, и он в ужасе посмотрел на Берил.
– Я… я не понимаю. Как?
Впервые в жизни он увидел, как стойкость смотрительницы дала слабину, которая грозила ее сломить. С ее дрожащих губ слетел едва слышный шепот.
– Этот… туман. Он вошел в комнату. Он был такой быстрый, и… я подумала, он сразу же умрет. Но он не умер. Шакал… он даже не проснулся.
– Капитан Игнасио был с ней, Шак, – тихо добавила Блажка, сидевшая на свине и все слышавшая. – Он сказал Берил, что Ваятель хотел защитить их с мальчиком.
– Штукарь хотел передать чуму трикрату, – проговорил Шакал, стиснув зубы, и провел большим пальцем по лбу Пролазы.
– Когда я ушел в Страву, в Горниле остался только он, – произнес Овес хрупким голосом. – Это моя вина.
Берил бросила на сына тяжелый взгляд.
– Я тебе уже говорила: это на совести вождя. Вождя и чародея.
– Ваятель мертв, – сообщил Шакал, не обращаясь ни к кому конкретно. Он не мог отвести взгляда от несчастного мальчика. Если бы он знал, куда перейдет чума, ни за что не стал бы пытаться ее изгнать. Что бы ни говорила Берил, чувство вины могло убить Овса.
– Что с Игнасио?
– Он убежал, когда в комнату проникла чума, – ответила Блажка, избавляя Берил от необходимости это пересказывать. – Заставил сопляков опустить Свиной гребень, взял своих кавалеро и ускакал.
– Тогда мы и попали внутрь, – вставил Хват.
– Новенькие чертовски помогли нам всех вытащить, Шак, – заметил Гвоздь, стараясь, чтобы это прозвучало обнадеживающе.
– Спасибо от нас всех, – произнес Шакал.
– Это было для нас честью, – ответил Красный Коготь, но его лицо выражало глубокое сожаление. – Вы все можете укрыться в Пучине, если пожелаете.
Шакал с благодарностью кивнул.
– Штукаря видели? – спросил он Блажку, но та лишь поджала губы и покачала головой.
– Я выслежу его, – Шакал поклялся Берил. – Мы заставим его это исправить.
Ей хотелось верить ему, видел Шакал, но отчаяние слишком укоренилось в ней и укреплялось всякий раз, когда она смотрела на дитя, которое держала на руках.
В утреннем воздухе раздался шум. Слабый, но продолжительный, он привлек всеобщее внимание.
– Это… голос, – заметил Мед, сосредоточенно щурясь.
Шакалу тоже так показалось, и доносился он из развалин Горнила.
– Гвоздь, Мед, – сказала Блажка. – Пошли посмотрим.