В воскресенье на обед приехала Кларисса. Ее муж с детьми гостил у свекра и свекрови на побережье, а она с ними поехать не смогла, потому что всю субботу ей пришлось работать на разбивке сада. Она, как всегда, болтала без умолку, производя впечатление порхающего мотылька, которому почти неведомо земное притяжение. Все из-за изящных, как у балерины, рук и длинных голенастых ног. Ее манера двигаться строится по формуле «тише едешь — дальше будешь», улыбка озаряет лицо не вмиг, но зато во всей красе подает белизну ее зубов и очертания губ.
Мы говорили о Роке, пытаясь выяснить, влюблена я в него или нет. Меня подкупало его влечение, его преданность, его несгибаемый напор. Однако представить его в роли второй половины я не могла никак. Кларисса, которая накануне долго проторчала на солнцепеке, захотела вздремнуть. Я предложила ей свою кровать, однако у нее всегда были собственные представления о приличиях, и занять чью-то спальню она считала страшным грехом. Поэтому она предпочла кровать в кабинете. Вечером мы вышли съесть по мороженому, а потом Кларисса отправилась пешком домой.
Эсекьель поджидал меня, растянувшись на диване, спиной к двери и лицом к зеленеющему за окном холму. Он поздоровался, не вставая, и когда я двинулась в кухню, мне вслед донеслось: «Ты спала с ним у меня в кабинете». В голосе была такая уверенность, что я не стала прикрываться Клариссой. «Не трудись объяснять, — перебил он меня, едва я открыла рот. — Я нашел презерватив в мусорной корзине в ванной». Поднявшись с дивана, он с торжествующим видом промаршировал к двери. По взгляду, который он на меня бросил, проходя (я застыла там, где меня настигло обвинение), видно было, что он радуется. Упреков не последовало, а я не почувствовала ни малейшего угрызения совести и не увидела необходимости оправдываться. Ночью мы спали в одной постели, почитали и заснули, не обменявшись больше ни словом.
На следующем приеме у психолога Эсекьель в маниакальных подробностях поведал, как ему стало известно о моем преступлении. «Вот бессознательное и заговорило», — изрекла Селия, дослушав. На самом деле оно воплотилось не только воплем протеста, декларацией независимости и Троянским конем, обрекающим город на поругание, как решила психолог. Переспать с любовником в святая святых Эсекьеля значило почти то же, что трахаться с чужим мужчиной у него на глазах и с его одобрения, как я уже неоднократно делала, — однако на этот раз вместо того, чтобы в результате слиться в любовном экстазе, я оттолкнула его от себя как можно дальше. Это был уже не стон наслаждения, а предсмертный хрип, возвещающий конец эпохи проб и ошибок.