От чего меня спас Эсекьель, так это от повторения ошибок моих родителей — от погони за штампованным благополучием, затмившей все остальные более простые источники счастья. Вот почему вид бетонного здания, возвышавшегося посреди всего этого однообразия, действовал на меня успокаивающе. Трехэтажный куб в окружении подстриженных живых изгородей, копирующих рисунок регулярных европейских парков XVIII–XIX веков. Особенно мне нравился огород, где из капусты разных сортов складывались цветные узоры между вымощенными кирпичной «елочкой» дорожками. Литтон оказался вполне симпатичным человеком, хоть и без блеска, который я воображала. Невыразительная мимика и бесцветные интонации не добавляли ему шарма. Первый триместр стал чем-то вроде вводного курса, по требованиям и рядом не стоявшего с аспирантурой Католического университета. Проектные работы начинались только во втором, пришлось ждать. Очень редко Литтон представал перед нами тем самым гением, который подарил миру многочисленные шедевры. А ведь он одним из первых начал проектировать «зеленые» здания и крыши, в его стиле чувствовалась любовь к геометрии — отсюда и регулярный парк перед зданием. Курс он вел под лозунгом: новые формы невозможно создать, не изучив геометрию древних.
Остальное время я проводила за компьютером или гуляя по городу. Излюбленными местами моих прогулок стали Центральный парк и часть Вест-Эндского парка вдоль реки, от Сто десятой улицы на север. Один раз я добралась даже до Бруклина, посмотреть на сад Ногучи. Однако осень уже окончательно вступила в свои права, вокруг буйствовал желтый и багряный, и только листья под ногами выдавали обыденность этого разгула стихии. Я в своих проектах не использую деревьев ярко выраженной осенней окраски — максимум красный японский клен в мощеном патио, но никаких амбровых деревьев и уж тем более гинкго. А в нью-йоркских парках я любовалась изящной вязью голых серых ветвей на фоне неба.
Для выставок, фильмов, концертов, театральных спектаклей отводились выходные либо те вечера, когда Эсекьель не был занят на работе. Одной мне ходить не нравилось — какое удовольствие, если нельзя ничего обсудить с Эсекьелем? Он внимательно выслушивал мое мнение, оставляя за собой право высказать почти всегда четко сформулированную мысль, помочь разобраться, если я запуталась, или опровергнуть мои доводы, не унижая меня при этом. Я пыталась поразить его тонкостью наблюдений, дотянуться до его уровня критики и попутно ощутить вкус к жизни, широко раскрытыми глазами наблюдать играющийся вокруг спектакль, движимая дурацкой необходимостью почувствовать себя настоящей жительницей Нью-Йорка. По сути, я хотела быть нужной, занятой, оправдать как-то свое присутствие в этом городе. Сведения о новинках я черпала из «Войс» и «Тайм аут», а также приложений к «Нью-Йорк таймс». Так мы попадали на спектакли экспериментальных театров, концерты новых групп, разного рода выставки и уличные ярмарки. Больше всего нам понравилась букинистическая на площади у Сто пятнадцатой улицы, неподалеку от Колумбийского университета. Эсекьель откопал первое издание «Герцога» в твердой обложке с автографом Беллоу и английский литературный словарь за смешную цену. А я купила полевой атлас-определитель, чтобы распознавать деревья Новой Англии, и всюду таскала его с собой.