Византийская кунсткамера (Калделлис) - страница 101

На первую страницу

“Не стыдно ль, госпожа моя, тебе, что поп долбит твою мох-натку?” (φάρνετζ κίντζι μέσφιλι καὶτζ φουὰ σαοῦγγε)».

Это один из немногих сохранившихся образцов средневекового аланского языка. Некоторые современные переводы, обсуждения и даже издания текста подвергают эту строку цензуре (Иоанн Цец. Теогония эпилог).


Евреи

Вот как Цец поприветствовал бы еврея:

«Жилище заколдованное, пропасть — рот, глотающая мух, слепец (μεμακωμένε βὴθ φαγὴ βεελζεβοὺλ τιμαῖε)», за чем следует:

«Еврей ты каменный, Господь пришел, и молния на голову твою (ἕβερ ἐργὰμ μαρὰν ἀθὰ βεζὲκ εἰς τὸ χωθάρ σου).

Так всем я говорю уместно и прилично»

(Теогония эпилог).

* * *

В XII веке испанский путешественник Вениамин Тудельский сообщал, что в Константинополе было две тысячи евреев-рабанитов и пятьсот караимов (это были соперничающие секты, которые расходились относительно того, какие религиозные тексты считать авторитетными). Обе группы должны были жить в Пере, по ту сторону Золотого Рога, но они настолько не любили друг друга, что построили стену между двумя общинами. Никаким евреям не разрешалось ездить верхом по Городу, кроме одного, который был врачом императора Мануила I Комнина. Вениамин говорит, что византийцы били евреев прямо на улицах (Вениамин Тудельский. Путешествие 23–24).


Провинциалы

«Каппадокийца ехидна вот злая раз укусила,
Но и сама умерла, с кровию яда вкусив».
(Демодок; приводится, например, у Константина VII. О фемах 2, 2).

То же самое говорили и о евнухах.

* * *

Пафлагонцев называли «свинозадыми» (χοιρόκωλοι), потому что они считались грязными и волосатыми — даже «самыми волосатыми из людей» (Византийский комментарий к Лукиану).

* * *

Однажды Константин Манассия (XII век) был в церкви:

«Случилось мне стоять вблизи преддверия,
когда вошел другой: он родом с Кипра был,
но неразумен паче киприотов всех.
Вошел, приблизился и стал вблизи меня:
Вонял вином, а вместе с ним и чесноком.
А я, страдая носом от зловония…
весь задурнившись, начал падать в обморок…
Сказал ему я, кротко на него взглянув:
«О человек, стань одаль, подходить не смей!
Воняешь чесноком, а значит прочь беги:
не в силах я ведь эту дрянь твою терпеть».
Но он не внял и с места не сошел ничуть.
Опять сказал ему я, но теперь грубей:
«О человек, стань одаль, не души меня!
Ведь словно бы болотом твой воняет рот».
Но он повесил на уши как будто щит
и столько ж на меня вниманья обращал,
сколь хряк на комара или на муху лев.
Итак, поняв, что лишние теперь слова
и надо мужа кулаками вразумить,
согнул я руку по-мужски, и так в сердцах
бью мужа в подбородок, прямо в челюсть я
Следующая страница