Нацистских провокаций было много, и у Геринга были все основания опасаться разоблачений Харро Шульце-Бойзена.
Нападению на Польшу предшествовала провокация в приграничном городке Глейвице, когда немецкие уголовники, одетые в форму польских солдат, напали на германскую радиостанцию, а затем их всех отравили, чтобы не осталось свидетелей…
Перед вторжением в Чехословакию секретная германская служба готовила убийство немецкого посла в Праге…
В день нападения на Советский Союз немецкие самолеты с русскими опознавательными знаками бомбили город Кошице…
О которой из этих провокаций мог знать Шульце-Бойзен? Закованный в кандалы, брошенный в гестаповскую тюрьму на Принц-Альбрехтштрассе, он владел какими-то мрачными тайнами нацистской империи.
Пытками ничего не достигли, и криминал-советник Панцингер предложил иной способ «размягчить» Шульце-Бойзена. Он предложил использовать для этого отца Харро, морского офицера Эриха Шульце, который давно добивался встречи с сыном.
«В конце сентября я получил из дома телеграмму, — вспоминал через годы отец Харро Шульце-Бойзена. — В ней было сказано: «Немедленно позвони в Берлин в связи с плохими вестями о сыне». Жена срочно вызывала меня по какому-то неотложному делу.
30 сентября 1942 года я приехал в Берлин из Голландии, где проходил военную службу, и в тот же день отправился в управление гестапо на Принц-Альбрехтштрассе, чтобы встретиться с сыном. Просьбы родственников о свиданиях с заключенными тогда категорически отвергались. Я думал — мне посчастливилось, потому что были приняты во внимание мои военные заслуги…
Комиссар Копкоф, сотрудник Панцингера, ввел меня в комнату, которая, скорее всего, обычно никем не занималась. Голый стол в углу, напротив диван, два кресла и еще маленький курительный столик. Вот и вся обстановка.
Я остался один и ждал одну-две минуты. Вошел Харро в сопровождении того же Копкофа и какого-то другого сотрудника гестапо. Харро шел тяжелым шагом, словно отвык за это время ходить. Держался он прямо, руки держал за спиной, но они не были закованы в наручники. Лицо его было больше чем бледное, ужасно похудевшее, с провалами вокруг глаз.
На нем был серый костюм и голубая сорочка. Я взял его за руку и повел к креслу. Мы сели, я взял обе его руки и держал их в своих в продолжение всей встречи. Я повернул свое кресло так, чтобы они не могли видеть моего лица.
Гестаповцы сидели напротив за столом и наблюдали за нами. Один из них писал протокол. Я сказал Харро, что преисполнен отцовскими чувствами и пришел к нему, чтобы помочь ему, чтобы бороться за него, и спросил, как могу я ему помочь. Сказал о мыслях матери и его брата, которым не разрешили свидания. Харро ответил спокойно и твердо: