На снимках Манфред Редер был запечатлен то в долгополой судейской мантии, то в полной военной форме с Железным крестом и какими-то орденами. За судейским столом он возвышался словно на троне, в своем высоком и резном кресле. Рядом висел снимок, сделанный на улице у гранитной трибуны: Редер стоял с вытянутой вперед рукой среди таких же, как он, неистово орущих людей, вскинувших руки в нацистском приветствии. А вот фотография, где Редер произносит речь в суде, — видна скамья подсудимых, жандармы, судьи… У прокурора опять такое же неистово-ожесточенное лицо, как на снимке у гранитной трибуны.
Адвокат Крум не искал слов для возражений разволновавшейся дочери прокурора. К чему это делать? От нее сейчас многое зависит — она может помочь или отказать. Крум молча выслушал ее тирады.
— Потом я снова потеряла отца, — продолжала она. — Только через год узнала, что его перевели в Нюрнберг. Мы каждый день слушали, читали репортажи с процесса о фантастических преступлениях нацистов.
Я обивала пороги кабинетов, каких-то приемных — у кого я только не была! — дошла до профессора Кемпнера. Мне сказали — Кемпнер немец, работает обвинителем в международном суде, он поможет. При Гитлере Кемпнер уехал в Америку, принял американское подданство, а после войны вернулся назад. Но все равно — немец. Я так рассчитывала на него… Вы знаете, что он ответил, когда я попросила разрешить мне свидание с отцом? Сначала спросил: не нацистка ли я сама — и упрекнул, почему в свое время не повлияла на своего отца. Я сказала: «Господин профессор, тогда мне было четырнадцать лет, я состояла в нацистской организации немецких девушек и не знала, что такое «Ди роте капелле».
Профессор Кемпнер разговаривал со мной в приемной следственной тюрьмы на Лертерештрассе, двенадцать. Если вы знаете Нюрнберг, это ближе к Фюрту. В тюрьму я пришла с цветами, думала, что мне разрешат увидеть отца. Букет выпал из рук, когда Кемпнер отказал мне в свидании… Я вышла в слезах, была в отчаянии, остановилась на тюремном крыльце, не зная, куда идти. Я все еще не знала, что такое «Ди роте капелле», за что страдает отец. С тех пор стала собирать газетные вырезки, журнальные статьи, фотографии.
С отцом мне все же удалось встретиться — мы разговаривали полчаса, под наблюдением американца из военной полиции, но он не мешал нам. Я узнала, где хранятся записки и военные дневники отца, которые он спрятал перед арестом. Отец одобрил мои намерения. Я собрала все, что могла, и теперь, когда кончились его мытарства, отец готовит книгу воспоминаний. Русские требовали объявить отца военным преступником, но американцы этого не допустили. Вы же знаете, они относятся к нам все же не так, как русские.