От машины внизу поднимался столб черного дыма.
– Черт! – ликующе крикнул аллен. – Резина горит! Расплавились покрышки! Внутри «прижигалки» теперь сплошное месиво!
Пациенты столпились у окна и что-то радостно выкрикивали. Из разных блоков доносились звон бьющегося стекла и победоносные вопли.
– Одно нехорошо, – печально заметил аллен, указывая на кружащие в воздухе перья, – голуби погибли.
Глава семнадцатая
Последние дни в Лиме
Теперь, когда войну отменили, Мэри решила не возвращаться в Афины, несмотря на просьбы родителей продолжать учебу в университете.
Она просто не могла. Не сейчас, когда каждая секунда с Билли становилась откровением и приносила радость, смягчая депрессию. Она была намерена оставаться в Лиме, пока его не переведут, а потом ехать вслед за ним. Пока она в состоянии помочь, она будет рядом. Она никогда не называла это любовью. Не решалась дать своим чувствам какое-то имя.
ДНЕВНИК МЭРИ
Вторник, 7 октября
– Обрати внимание, – сказал мне аллен, – мы вернули хлеб Его, но он был сырым.
– И что это значит, помимо отсылки к Библии?
– Мы сделали для церкви новый крест из сосны и красного дерева. Гораздо лучше, чем дубовый, который украли, когда нуждались в материалах.
Пятница, 10 октября
Священник говорит, что произошло чудо – Бог явил в часовне новый крест.
Суббота, 11 октября
Алан Голдсберри позвонил и сообщил, что власти штата выставили Билли счет за медицинское лечение и госпитализацию в Афинской психиатрической клинике и Лиме и требуют, чтобы Билли оплатил его из доходов от продажи картин.
Ниже привожу часть письма к адвокату, которое Билли продиктовал мне и попросил напечатать.
11 окт. 1980 года
Дорогой Алан!
Поговорив с Мэри о вашем телефонном разговоре, я решил лично объяснить тебе мою финансовую ситуацию, чтобы не возникало никакого недопонимания.
Сразу скажу: я скорее удавлюсь, чем заплачу что-нибудь штату. Меня похитили из афинской клиники (на что апелляционному суду было категорически наплевать) и заточили в этой тюрьме без какой-либо терапевтической или психиатрической помощи. Чтобы я здесь сгнил. Моя враждебность по отношению к властям вполне оправдана.
На данный момент у меня нет никаких причин проявлять «добрую волю» по отношению к людям, которые, как никто, причинили мне вред. Хуже был только Чалмер. С моей точки зрения, их просьба заплатить – легальное вымогательство. Отныне я не намерен прогибаться перед ними. И постоянная угроза отправиться в тюрьму больше меня не пугает.
Меня обобрали, мне врали, надо мной физически и психологически издевались, меня высмеивали, оплевывали, обезличивали, унижали, мне угрожали, и у меня вымогали деньги. Притеснения коснулись моих родных и друзей. В прошлом марте Мэри обыскивали.