Если у тебя найдется хоть один довод в пользу проявления «доброй воли», приведи мне его. Алан, вред, который мне причинили, во многом необратим. Ты хоть представляешь, насколько страшно бывает засыпать? Не зная, проснешься ли или, может, какая-то твоя личность убьет тебя во сне. Не зная, сможешь ли когда-нибудь доверять себе и принимать простейшие решения. Понимая, что шансы поправиться – один на миллион.
Черт возьми, в данный момент я даже не уверен, что хочу поправиться…
Алан, я устал вести судебные баталии и вечно проигрывать. Борьба с миром сказывается на нас обоих, финансово и психологически. Я считаю это нашим последним сражением, и если мы его проиграем, то совершенно очевидно проиграем и войну.
Моя последняя надежда – самая слабая.
Билли
Воскресенье, 12 октября
Билли удается уже четвертый день держать санитаров первой утренней смены вне общего зала. Они договорились, что он закрывает глаза на все их подпольные, незаконные делишки, а они не заходят в общий зал. Это значит, что уже четыре дня в журнале нет негативных записей о пациентах, нет нагоняев, ограничений и принудительного сидения на стуле.
Пациенты вовсю пользуются вновь обретенной свободой. Трое начали делать вино, как их научил Билли – катетерные мешки и прочее, – но сам Билли в этом не участвует. Попросил в следующий раз принести шахматы, чтобы научить меня играть.
Четверг, 16 октября
Поскольку персонал восстановительной терапии сегодня уехал в Колумбус, мастерские закрыты. Я пришла в половине второго, и Билли тут же расставил шахматные фигуры.
– Меня научить нелегко, – предупредила я.
– Я научил своих внутри, и мы теперь часто играем в голове. Шахматы очень помогают мыслительной дисциплине. Важно держать ум занятым.
– Почему?
– Чтобы он не стал кузницей дьявола.
– Не жди, что я сразу все освою. Мне надо время на осмысливание.
– Ничего. Мне нравится долгая игра.
Я думала над каждым ходом.
– Ну? – спросил он, теряя терпение.
– Я думала, тебе нравится долгая игра.
– Да. Час-другой.
– По-твоему, это долго?
Ломая голову над пятым ходом сорок пять минут, я, опасаясь новой атаки Билли, в конце концов решила никак не ходить.
– Ну?
– Я не хочу ходить, – сказала я.
– В смысле?
– Не вижу причин ходить.
– Но по правилам ты должна.
– Ничего я не должна, если не хочу. Я ходить отказываюсь.
Он смеялся до слез. К четырем пятнадцати он больше не мог терпеть и стал играть за двоих, тратя на ход меньше двух минут. Переходя на другую сторону, он сопровождал игру непрерывными комментариями и насмешливыми замечаниями в адрес соперника.
Интересно, это он так играет у себя в голове?