— Др-ряяянь… — простонал нищий и шарахнулся в сторону, выронив монету.
— Постой! — крикнул пророк. — Как тебя зовут-то?
Но нищий уже исчез среди толпы.
Герион подобрал эфес и вернул пророку. Сказал:
— Душа этого отребья — такая же гниль, как его лохмотья. Недаром он ошалел при виде святыни. Тень Идо владеет его сердцем!
Пророк покачал головой:
— Не будьте так строги, мой друг. Просто бедолага раньше не видел Предметов.
— Зрелище слишком потрясло его, — согласился отец Лорис.
— В отличие от вас, отче, — сказал пророк. — Вы удивились моей догадливости, но не тому, что свеча Кристена мерцает. Вы уже знали тайну?
— Это же мой собор, — с достоинством произнес священник.
— Однако раньше времени не выдали своего знания… Полагаю, отче, вы — первые врата?
Священник поклонился:
— Проницательность делает вам честь, премудрый.
— Могу ли я полюбопытствовать о вашем решении?
— Вы прошли врата, премудрый. И вы, славный.
Герион застегнул плащ с видом самодовольства. Иного он и не ждал.
— Как ни странно, — добавил отец Лорис, — тот бедняк тоже прошел первые врата. Жаль, он этого не знает.
К данной минуте у проницательного читателя наверняка назрел не один вопрос.
Что это за Ямы, которыми пугали нищего драчуны?
Отчего священник назвал себя вратами?
Какое имя, в конце концов, носит пророк?
Правда ли, что подобострастие Гериона выглядит несколько наигранным?
Мы осветим лишь один из этих вопросов, а остальные со временем сами собою получат ответы. Безликое «пророк», коим мы величаем героя, отражает его собственную неловкость от звука своего имени. Ведь имя это, громогласное и пафосное, прекрасно подходило тому человеку, каким был пророк до отшельничества, и отнюдь не соответствует его нынешнему образу. Девять лет назад пророк звался преславным Франциском-Илианом рода Софьи Величавой. Он был столь велик, что владыка Телуриан считал правильным вставать с трона при его появлении. Он владел таким богатством, что однажды купил остров ради единственной прогулки с любимой. Он имел одного сына и шестнадцать дочерей, и столько альтесс, что если бы каждой дарил утеху хотя бы раз в неделю, то никогда не вставал бы с ложа любви. Он носил титулы внука солнца, простирателя блаженной тени, хранителя ключей от Львиных Врат, славного над славными и Первого из Пяти. Говоря коротко, Франциск-Илиан был полновластным королем Шиммери.
В те времена и уходит корнями витиеватая льстивость Гериона.
* * *
Невзирая на чудесную разгадку тайны скульптуры Кристена и легкое прохождение первых врат, вечером пророк был мрачен. Он дочитал трактат «Божественная механика» и обогатился рядом интересных мыслей о Мерцающих Предметах, но так и не получил столь желанного откровения. Не Мерцающие и не скульптура Кристена волновали его, а видение гибели мира, ничуть не поблекшее в памяти за восемь лет. Неведомая катастрофа, которую знаменовал тот сон, стала на восемь лет ближе, а пророк не сделал ни шагу по пути спасения. Простой люд с его незатейливыми вопросами больше не забавлял пророка, а вызывал раздражение и злость. Добрый Герион силился убедить сеньора, что мелочные вопросы людей предвещают светлое будущее: ведь если бы наступала трагедия, хоть кто-то да ощутил бы ее близость. А раз никто не тревожится о большем, чем собственный кошелек, здоровье или постель — то, значит, никто ничего страшного не предчувствует. Пророк поблагодарил помощника, хотя знал, что тот неправ. Сам-то пророк ясно ощущал приближение опасности. Своим чувствам он верил больше, чем чужим.