А мастер Гортензий, как ни в чем ни бывало, просил и просил денег.
— Сколько еще? Виден ли конец? — допытывался Хармон.
— Путь науки лежит через неведомые земли, — отвечал Гортензий.
— Тьма тебя сожри! Спали тебя солнце! В какую монету это встанет? Ты говорил — триста!
— То было сказано до знакомства с магистром, который указал мне плодотворный путь полета с помощью водорода. Славный Хорам, ты же просил не лодку, а небесный галеон. Я делаю, как испрошено.
Новорожденная душа Хармона радовалась: прекрасно — отдать все ради мечты! Велики те, кто так могут. Этому и учит Светлая Сфера!
Но сей юный голос был довольно тих, а взрослый звучал все громче: ты разоришься, дурачина. Вложишь все деньги в пузырь, станешь посмешищем. Очнись! Гортензий — проходимец, только и делает, что сосет твою кровь! Прогони его, продай материю от шара, спаси что можешь!
Остальные тоже регулярно просили денег. И слуги, и кухарка, и Рико. Особенно — Рико. При каждой поездке в Лаэм он тратил гораздо больше, чем ожидалось. Рико лгал о растущих ценах, Хармон догадывался: южанин отдает деньги семье и своим кредиторам. Избавиться бы от Рико — но тогда возникнет проблема: кто еще сумеет так ловко и быстро находить в громадном Лаэме все нужные алхимические штуки? Да и к тому же, Рико — вроде бы друг Хармона. Не такой друг, какого хотелось, но лучшего-то нет.
— Дай совет, Онорико, — спросил его Хармон, — что делать с небесным кораблем? Он столько денег жрет, что жуть, и конца-краю не предвидится. А продать его — теперь надежды мало.
— Так брось это гиблое дело! — легко ответил Рико. — Даже горный лев может отказаться от охоты, если лань слишком уж прытка. А я тебе помогу распродать все, что можно. Водород купят по хорошей цене, ведь Онорико знает несколько видных лиц ученого сообщества. Одному алхимику подыскал альтессу, у другого дочь выдал замуж — вот и вписался в научные круги!
— Мне Низу жаль. Для нее этот шар — единственный лучик света. Ничто другое ее не радует.
— Тогда веди дело до конца. Нельзя бросать деньги в пустоту, но тратить на счастье своей женщины — и можно, и нужно. Я б для Ванессы и тысячу не пожалел!
— Низа — не моя женщина. Я просто… ну, помогаю ей.
— Тогда я не вижу фундамента под башней твоих сомнений. Ты ничего не должен Низе. Дал пищу и кров — уже пускай радуется. А про лучик света ты глубочайшим образом неправ. Юные девицы — они такие: тут плавают в пучинах мировой скорби, а тут заметили горячего паренька — и уже танцуют от восторга. Не бывает у них единственного лучика: сегодня один лучик, завтра другой, потом третий. Иное дело — спелые женщины, как моя Ванесса. Если дама родила детей, то прочно встала ногами на землю и уже не мечется от любого ветерка. У нее все серьезно, чувства вес имеют: если радость — то радость, если грусть — то грусть.