Постепенно мы начали видеть цель учебы не только в хороших отметках. Стало интересно приходить каждый день в школу. Гадать, что она еще придумает. И стараться ее обрадовать, удивить, услышать ее молодой голос.
— А знаете, девочки, Марина предлагает оригинальную идею! Почему бы нам и в самом деле не начать выпускать математический журнал?
Ничего особенного, — ведь правда? А эта скупая похвала поднимала настроение на целый день. Да и девочки поглядывали уважительно: «Если уж Аннушка одобрила…»
Даже внешне она преобразилась, особенно когда перестала кутаться в старый платок и бесформенное пальто. Мы увидели перед собой стройную женщину с милым, легко краснеющим лицом и седыми волосами, теперь казавшимися неестественными, как парик…
А может быть, чуда преображения и не было? Просто мы вгляделись в нее, привыкли, полюбили? Некоторые девочки даже стали ей подражать в мимике, сдержанной до суховатости, в лаконичных и по-мужски твердых жестах и даже в походке, невероятно быстрой, но не суетливой.
Она не признавала мелких шажочков… Потом мы случайно узнали, что приехала она к нам из Ленинграда, где пережила всю блокаду, что потеряла двух детей и что лет ей было совсем немного, нашей учительнице без возраста…
Анна Ивановна ни разу не подсказала нам на экзаменах.
Она спокойно выслушивала все ответы, не меняя выражения блеклых глаз. Но мы уже умели читать ее взгляды; в них-то не таилось скучающего безразличия. И это придавало нам уверенность. Мы видели, что она нами довольна, что мы не оскорбляем невежеством ее любимый предмет.
Много лет спустя, вспоминая мое знакомство с этой суровой, не обаятельной на первый взгляд учительницей, я задумалась над тем, почему она обошлась со мной вначале так жестоко. Но поняла ее окончательно, когда сама столкнулась, уже в роли учительницы, с таким же самолюбивым характером. Анна Ивановна меня обломала. Тонко, умно, не унижая и не оскорбляя. Но заставила выпить чашу наказания до дна, а потом растревожила не только мое самолюбие, но и мое человеческое достоинство.
Я проучилась у нее мало, всего год. Встречала я и после нее много разных учителей. Бывали среди них добренькие, всегда потакавшие ученикам или пестовавшие нас, как няньки.
Бывали неплохие преподаватели. Но они обращались со школьниками, как с дикими зверьками: осторожно и слегка боязливо.
У преподавательницы литературы в старших классах я была даже любимицей. Она поручала мне вести уроки по ее плану, когда заболевала, в десятом классе. Чтобы мы не запустили программу…
Но только Анне Ивановне я пыталась подражать, когда впервые пришла учительницей в школу.