Но это реально. Здесь, прямо передо мной.
Чистая красота будоражит что-то глубоко внутри, и мои глаза горят от слез.
Высший совет.
И убийца моей матери, возможно, ждет внутри.
* * *
Пока фургон приближается к замку, я нахожу более подходящее укрытие под грудами тряпья у заднего сиденья. Пробегая пальцами по ткани, я задаюсь вопросом, в какой деревне она могла быть сделана. Это, безусловно, не идет ни в какое сравнение с грубой шерстью, производимой Астрой.
– Стой, во имя Высшего совета! – раздается глубокий голос.
Фургон останавливается. Я глубже вжимаюсь в ткань, прикрывая рот, чтобы не было слышно ни звука. Я не могу позволить, чтобы меня поймали. Не тогда, когда я так близко.
– Это десятина из Тарантона? – спрашивает другой голос.
– Из Валморна, – я слышу, как бард возвышает голос. – Неужели вы не можете определить по всему этому жалкому тряпью?
Несколько мужчин смеются. Даже их смех звучит напыщенно. Но я хмурюсь.
Мне требуется секунда, чтобы осознать что-то, когда я смотрю на ткань, которая прекраснее, чем все, что я видела в своей жизни. Мое возмущение и удивление быстро сменяются облегчением – не похоже, что они будут проверять десятину.
– Ты же знаешь, как лорд Катал любит наряжать свои маленькие трофеи, – раздается голос. – Скоро швей будет больше, чем вас, бардов.
– Скорее всего, хорошеньких женщин, – усмехается бард, – не то чтобы я жалуюсь.
– Жаль, что дамы не умеют лучше благословлять, – вставляет другой, – было бы неплохо иметь их побольше в наших рядах.
Мужчины продолжают подшучивать, а я кусаю руку, подавляя вздох. За все эти годы я слышала лишь слабые шепотки о Катале, могущественном и загадочном хозяине Высшего совета, а заодно и всей Монтаны. Странно слышать, как о нем говорят так небрежно. Теперь он больше похож на реального человека, чем на мифическую фигуру.
Разговор заканчивается на легкой ноте, один из сопровождающих бардов отпускает шутку, что десятина из Тарантона потерялась. Я все еще обдумываю услышанное – пренебрежительную, саркастическую манеру бардов разговаривать друг с другом. Я ожидала чего-то более возвышенного. Мои мысли путаются, когда фургон, качнувшись, снова движется вперед.
Огромные ворота замка сделаны из кованого золота и открываются без единого звука. Я крепко сжимаю ткань, пока костяшки пальцев не становятся белыми, как камень замка. У меня не так много времени, прежде чем фургон будет разгружен и меня обнаружат. Сердце нервно колотится в груди.
Я отваживаюсь выглянуть из фургона, и от роскоши вокруг голова идет кругом. У меня уже