– Значит, у нас незваный гость, не так ли? – его голос полон властности. У него манера говорить, будто он тщательно взвешивает свои слова, прежде чем произнести их, его зубы при этом сверкают белизной.
– Эта крестьянка забрела в казарму, ваша светлость, – с готовностью отвечает один из стражников.
– Мы не знаем, как она сюда попала…
– Это очевидно, – обрывает его лорд Катал, пренебрежительно махнув рукой. – Удвойте наши силы безопасности у ворот и проследите, чтобы это больше не повторилось.
– А девушка, ваша светлость?
Катал наклоняет голову, наблюдая за мной. Выражение его лица совершенно непроницаемо.
– Избавьтесь от нее, – говорит он наконец.
– Нет! – я кричу, но Катал подает знак своим людям, и они грубо ставят меня на колени.
Вот оно. Я зря зашла так далеко.
Это твоя вечная проблема, Шай. Ты никогда ничего не продумываешь. Фиона была права.
Как же я тоскую по ней сейчас. По Мадсу. По всем, кто мог бы защитить меня. Но уже слишком поздно.
Кровь стучит в моем теле, как электрические разряды, и я могу умереть от одного страха. Пальцы, руки, грудь и горло горят, пока все, что есть во мне, кричит, чтобы предотвратить катастрофу.
– Ма, – кричу я. Это непрошеный, глубокий зов кого-то, кто никогда не вернется, по крайней мере, в этой жизни.
Но, может быть, в другой. Может, это правда, и мы встретимся в Гондале. Гондал. Моя последняя мысль, запретная. Как уместно.
Я слышу, как клинок со скрежетом вылетает из ножен.
Все, кажется, происходит замедленно: сверкание клинка стражника, смех бардов, блеск нарядов Катала, когда тот начинает отворачиваться.
В это застывшее мгновение я впервые осознаю, что такое смерть – когда увидела бардов, въезжающих в деревню утром, когда Киран был унесен смертью. Внезапно я оказываюсь не во дворе замка, а падаю с дерева рядом с нашим домом, и единственное, что вижу, – ленты смерти цвета индиго, которые я вплела в ветви, колышущиеся на ветру. Слишком яркое солнце и слишком темные ленты, дикие и рвущиеся.
Время размораживается, если оно вообще остановилось.
Крик вырывается из моего горла, и руки взлетают вверх, чтобы закрыть лицо, как раз в тот момент, когда лезвие опускается вниз и…
Удар.
Я прерывисто вздыхаю, опуская руки. Я не слышу ничего, кроме стука крови в ушах. Во дворе стало так тихо, что падение булавки отдалось бы эхом, как гром.
Мой палач растерянно смотрит на свою руку. В ней больше нет клинка.
Только иссиня-черная лента, колышущаяся на холодном горном ветру. Развевается, как тонкий флаг. Лента смерти.
Наконец, ошеломленная тишина обрывается, он роняет ее на землю. Лента со звоном падает, возвращаясь к своей первоначальной форме.