Мой вагон, как и положено, синего цвета[58], второй с конца. А после паровоза шли два почтовых вагона и шесть зеленых. Обратил внимание, что под вагоном не две, а три колесных тележки, наверно, из-за веса вагонов, может, катастрофа в Борках сделала свое дело?[59]
В вагоне мое удивление продолжилось. Конечно, красное дерево, начищенная бронза и все такое, но купе без дверей, два коротких дивана напротив друг друга, с другой стороны прохода – такое же открытое отделение. В вагоне четыре отделения, первое закрыто занавеской (как выяснилось, предназначалось оно для дам, путешествующих без сопровождающих, ну прямо как сейчас в СВ, где допустимо только однополое размещение незнакомых лиц, а я-то думал, что вопросами нравственности озаботились лишь в двадцатом веке). Хотя были и вагоны с «семейными» закрытыми отделениями, и даже такие купе с перегородкой, в которой была дверь, объединяющая два купе первого класса в одно. Так что возможностей для спланированного адюльтера в это время было хоть отбавляй, а вот для романтичного дорожного знакомства – нет. Впрочем, пройдет еще десяток-полтора лет, и вагоны станут более привычными, появятся вагоны-рестораны, и возможностей для приятной дороги с очаровательной незнакомкой станет гораздо больше. А сейчас моим соседом стал одышливый толстяк, по виду – чиновник в генеральских чинах, так как за ним в вагон внесли «генеральскую» шинель на красной подкладке, без погон, но с какими-то петлицами, и фуражку с кокардой. Сам толстяк был в темном сюртуке с серебряным шитьём по вороту и обшлагам, и золотым ромбиком с двуглавым орлом наверху, и синим эмалевым крестиком по центру[60]. Я поприветствовал «его превосходительство» и помог распихать в сетчатые полки, расположенные сверху диванов, многочисленные кулечки, баул и саквояж. Да, пропала моя надежда на романтическое путешествие в компании очаровательной баронессы или графини, о чем обожают писать авторы романов в двадцать первом веке, а ведь толстяк стопроцентно храпеть будет как паровоз. Тут паровоз дал гудок, и через некоторое время поезд довольно плавно тронулся.
Я смотрел в окно и думал, что так и хочется пропеть за группой «Любэ»: «…о многом, я думал о разном, смоля папироской во мгле». Но никаких серьёзных мыслей в голову не приходило, а тут еще толстяк предложил как нечто само-собой разумеющееся в дороге:
– Молодой человек, – обратился ко мне штатский генерал, – а не дерябнуть ли нам по стопочке французского коньячку, – мне тут коллеги собрали кой-чего в дорогу!
– Не откажусь, ваше превосходительство. Александр Павлович, юрист, еду в столицу по личным делам, – представился я. – Вас, простите покорно, как величать?