Несмотря на все оголтелые несуразности, «Магия любви» была пророческой рок-оперой, хотя никогда не была поставлена. В 1992 году, девятнадцать лет спустя, СССР прекратил своё существование. В начале грандиозных перемен и исторического развала советской империи, группа странных, никем неопознанных граждан намеревалась поставить памятник Перуну и Клаве у магазина «Российские Вина». Но из этой затеи ничего не вышло. Их демонстрации и их плакаты всякий раз поливали из шланга дворники с Тверской. Потом всем всё надоело, и Путин пришёл к власти в тот момент, когда Россию собрались распродать по частям мировым капиталистам, включая будушего президента США Била Клинтона. Русские олигархи испугались, что миллионы уплывут в неизвестых направлениях и изменили курс истории навсегда.
Ровно через шесть месяцев меня допрашивали в милиции о замысле рок-оперы «Магия любви» и о журнале «Пагуба», о его редакторской бригаде. Особенно их интересовали методы распространения. Меня обыскали, но ничего не нашли.
Как последователь своего отца, я была тверда как скала. «Никогда никому ничего не говори», — стучало у меня в висках. «Чем меньше говорить, тем лучше». Я нутром чувствовала, что чем меньше я болтаю — тем лучше для меня и для всех остальных. Чем меньше информации, тем меньше материала для обвинения. Чем меньше людей вовлечено, тем меньше свидетелей и показаний. Я хранила гордое молчание. Когда они спрашивали моё имя, я сказала, что я не помню. Они сначала засмеялись, но потом поняли, что я не шутила. Один из них пригрозил мне сумасшедшим домом и ударами кулаком по почкам. Я продолжала молчать. Я твёрдо сказала себе, что лучше умру, чем окажусь в тюрьме. Я не хотела работать, как животное, и потом умереть от скоротечной чахотки на Онеге. Я попросилась в туалет. Следователь повёл меня по коридору мимо выхода. Я прикинулась покладистой, послушной и спокойной. Когда он задержался сзади меня переговорить с другим офицером, я прыгнула как кенгуру к входной двери и выбежала из участка, припустившись вниз по улице. Я бежала зигзагами через внутренние дворы и проходные подъезды. Я бежала, передыхала, потом опять бежала. Это был мой последний шанс удрать, и я не собиралась его упустить. Меня ещё не сфотографировали, имени моего они не знали, и паспорта у меня с собой не было. Свобода!
Степан говорил о благотворном молчании: «оно помогает всем». В принципе, говорил он, мы должны делать вид, что мы очень разочарованы собой из-за своей проклятой памяти. Отвечать надо просто: извините, не помню, извините, не знаю, или извините, но я не знаком ни с тем, ни с другим, ни с тртьим, и так далее. Они могут начать нас бить, но тогда, я надеюсь, мы потеряем сознание, и не будем чувствовать боли. Безо всяких сомненений, молчание — это то, что в конце концов спасёт нас. Помните: ни при каких обстоятельствах не говорите, не сообщайте никакой информации, даже поддельной. Меньше людей будет арестовано, и меньше информации будет доступно о нас и о других. В заключение он сказал: