Люди, не подходившие под описание «нормального советского гражданина», ежедневно подвергались психотерапии и принудительному лечению инсулиновыми шоками, транквилизаторами, нейролептиками и горячими серными инъекциями Сульфазина в «четыре точки». Конечно, это было лучше, чем пытки, как когда люди подписывали себе смертные приговоры в 1930-е годы. Их безжалостно пытали, и они мечтали о смерти. Иногда под сиденьем стула оказывалась клетка с голодными крысами, ожидавшими своей еды. Когда пытаюший вас ублюдок снимет с вас нижнее белье и откроет клетку под вами, и будет наблюдать, как крысы заберутся в вашу задницу, тогда инь-екции Сульфазина покажутся райским методом.
История Красного террора еще не была полностью рассказана. Отец моей подруги детства однажды сказал примерно следующее: «Мы все были похожи на кроликов, признающих право удава проглотить нас».
Американский писатель Курт Воннегуд также говорил о том, как люди вдруг превращаются в кроликов. Мне посчастливилось встретиться с ним на занятиях литературного класса, проходившего в Свободном Университете Денвера, штата Колорадо, на Федеральном бульваре в 1994 году. Он читал лекцию о писательском труде в целом. После лекции я попросила его прочитать мой рассказ. По прочтении, он сказал мне:
— Наслаждайтесь приёмом, который вы выбрали. Он помог вашей истории. Звучит правдиво.
Он имел в виду, что я писала подростковым языком, который помог моей истории о подростках. Я спросила его, могу ли я использовать его в дальнейшем? Он ответил:
— Конечно! Почему нет?
Его книга «Завтрак для чемпионов» вытащила меня из длительной депрессии в 1979 году. Вдруг мне все окружающее показалось смешным.
Если говорить честно, мне повезло, что это были 70-е, а не 1930-е годы! В 30-е годы я оказалась бы в товарном поезде на пути к грандиозному болоту.
Никаких журнальных номеров «Пагубы» КГБ так и не нашел. Я подозреваю, что их, возможно, сожгли родители Степана. К сожалению, это не помогло моим друзьям. Оба подростка были арестованы позже по обвинению в хранении наркотиков. Степан попал в тюрьму, а символист был госпитализирован опять. Сначала он находился в «Соловьевке», а затем был переведён на долгосрочное государственное психиатрическое лечение в известные всем «Белые столбы» за пределами Москвы.
Однажды я поехала его навестить, но меня не пустили. «Только члены семьи», — сказали они мне и посмотрели на меня, так как будто я украла у них рубль. «Если бы у меня была пара рулонов туалетной бумаги», — думала я, — или билеты в Московский цирк, или, на худой конец, вобла (сухая рыба), меня бы пустили».