— Ты ей понравился… — затаенно взглянув на Федора, проговорила Совка. — Вчера за столом сидели, она возьми и скажи: «Дядя Федя в нашей деревне самый храбрый и самый красивый… Выходи, мамка, за него замуж!» Я и про ужин забыла, и ложку из рук выронила!.. Сидим, друг на дружку смотрим!.. Вот такие наши дела, Феденька… Летит времечко, не остановишь…
— Ты ей… ответила? — не скрывая волнения, спросил Федор и вдруг подумал, что судьба его теперь находится в руках Совкиной дочери.
— А он, говорю, не приглашает.
— Она сказала еще что-нибудь?
— Сказала.
Глаза у Совки сделались светлыми-пресветлыми, глубокими, и он почувствовал, как тонет в них. Как будто поддразнивая его, она не сразу продолжила:
— Надо, — говорит, — чтобы пригласил. Ты, мамка, не жди, сама скажи…» Вот я и принарядилась…
— Как зовут твою дочь?
— Лилей.
Совка видела: имя ему понравилось.
— Давай так сделаем: позовем твою дочь и пойдем к нам… Все хорошо будет, — постарался он заранее успокоить ее.
— Надо подождать, — сказала Совка.
Странно прозвучали ее слова — будто тринадцати лет не было, будто они не расставались, будто не было Совкиной свадьбы, истории с уздой, и никуда он не убегал, и стоят они друг перед другом не в пятьдесят пятом году, а в сороковом или тридцать девятом!
Все три дня после приезда у Федора было ощущение, будто он тонет в родной реке… Еще тогда, подростком, ему нравилось, как пронзительно вскрикивают на реке девчонки. Он всегда подплывал ближе, если среди них была Совка. Он знал — подплывать к девчонкам небезопасно: продолжая все так же вскрикивать, они начнут смеяться, кинутся к бессовестному и, поднимая сильными ногами столбы брызг, радугой вспыхивающих на солнце, окунут его с головой, так напоят теплой речной водой, что надолго отобьют охоту подплывать и подсматривать. И вдруг прекратятся их голоса, как будто зовущие о помощи…
Спрашивается, чего вот только что кричали?
Заманивали?
Зачем?
Чтобы посмеяться?
Или еще для чего-то?
Совка тоже вспомнила то время и пожалела, что оно уже не вернется.
Они оба, поочередно, вздохнули.
Была какая-то безысходность в их отношениях: вот только что казалось, все идет к тому, что они поймут или уже поняли друг друга, и неизвестно откуда появляется между ними невидимая стена.
Не понимая, что происходит, он спросил:
— Я не обидел тебя, Совка?
— А чем ты меня мог обидеть, Федя?
Он поспешил ответить:
— Хотя бы тем, что за три дня ни разу не зашел, — мне-то было легче зайти. Ведь ждала?
— Ждала, Федя. Только не легче тебе было… Я думала, на всю жизнь рассердишься…
Лиля стояла в проулке и, загораживаясь рукой от солнца, смотрела в их сторону, не понимая, о чем они так долго говорят возле школы и почему не идут на реку, где так шумно и весело, вода теплая, и ни за что не усидишь на берегу! Все встречи, считала Лиля, происходят на реке, и она сейчас пойдет к мосту и обязательно с кем-нибудь встретится… Она бы сначала подошла к мамке и такому симпатичному дяде Феде и постояла бы с ними, но боялась им помешать. Ах, как интересно ей послушать, о чем они говорят!