Как будто продолжая уличать меня в обмане, в котором я не был виноват, Лиля спросила:
— Почему ваш отец не хотел, чтобы вы шли к нам? Я этого не поняла.
— Отцу не нравится во мне…
Я отлично понимал, что гублю себя своими же словами. Но не мог же я обманывать Лилю! Хотя, кажется, она сама разобралась во мне.
— Я знаю, — ответила она.
— Что ты знаешь? — не очень-то весело спросил я.
Лиля не торопилась с ответом, и я понял: не хочет меня огорчать.
И тогда, чтобы утешить себя, я с еще большей остротой вспомнил о Совке.
Лиля будто прочла мои мысли:
— Мама вторую неделю в больнице. В Иркутске. Вы бы знали, как она не хотела ехать!
Услышав эту новость, я сильно огорчился.
Лиля нисколько не удивилась, что я все так близко принял к сердцу, но взглянула на меня теплее. Ее взгляд ободрил меня, и я убежденно сказал:
— С Совкой никогда ничего не случится… Совка будет жить вечно!
— Бабушкины сказки, — ответила Лиля, но посмотрела на меня куда внимательнее, чем за все время нашей встречи, я бы даже сказал, проникновеннее, и, может, это мне почудилось, взгляд ее наполнился нежностью. Жизнь показалась мне в тысячу раз интереснее!
Я видел: она хотела поверить в мои слова, но что-то ей мешало. Может быть, то, что эти слова о том, что Совка будет жить вечно, говорю я, а не кто-то другой?
Она улавливала малейшее мое движение, угадывала, что я скажу. Я терялся от этого и делался глупее.
— Вы себе невесту ищете? — пристально глядя на меня, спросила Лиля.
— И да, и нет, — ответил я.
— Вот, видите, какой вы!
— Какой? — не понял я.
— Неопределенный. Так нельзя.
«Будь что будет, — подумал я, — сколько можно ходить вокруг да около!»
— Свою невесту, Лиля, я нашел давно, еще в детстве. Сегодня я в этом окончательно убедился!
Лиля поняла, что я говорю о ней, но ничуть не смутилась. Она медленно раздавила губами несколько больших голубичных ягодин (такая голубика, я замечал, растет только на болоте) и устремила на меня свой взгляд — глаза ее делались все больше и больше и стали такими, какими мне представлялись иногда до нашей встречи, — Совкины глаза! Голубичный сок сделал Лилины губы еще более яркими. Она что-то очень серьезно обдумывала.
— Не надо, Лиля, ничего не говорите — так будет лучше.
«Столько лет ждать и за одну минуту погубить все?! Не-е-ет, я лучше еще подожду».
Она опустила глаза, разгладила цветастое шелковое платье на полных коленях, а я умирал от любви к ней и не знал, как сказать ей об этом.
Почему я попросил Лилю ничего не говорить?
Что будет лучше?
Для кого?
И тут же нашелся ответ: если она полюбит меня, то хорошо будет мне, а Лиле — плохо. Мне хотелось сейчас же признаться ей в своем давнем чувстве, и больше всего я боялся об этом говорить! Слишком быстрым для Лили было бы мое признание. Ведь у меня не любовь с первого взгляда, а самое глубокое, никогда не покидающее меня чувство — как будто я с ним родился!