После поражения при Кинсейле, англичане начали опустошать земли О'Нила и его вассалов, уничтожая посевы и угоняя скот, а в начале 1603 года ему было предложено мирное соглашение. Он терял немалую часть земель, а также был вынужден сделать английский язык официальным, но за ним сохранялись и титул, и замок, и кое-какие угодья. Дополнительным условием было получение его сыновьями О'Нил, скрепя сердце, подписал мирный договор, получивший название Меллифонтского.
Дальнейшее я знал уже от Ао. Поначалу англичане соблюдали договорённости. Но в 1605 году, когда Лордом-наместником Ирландии был назначен сэр Артур Чичестер, Ао-старшему пришло предписание немедленно прибыть в Лондон на королевский суд. Доставил его вооружённый конный отряд, который приказал графу следовать вместе с ними в Дублин, где их уже ждал корабль.
Кончиться это могло лишь на Тауэр-Грин, лужайке, где рубили головы людям дворянского сословия. Поэтому люди Ао перебили незадачливых конвоиров, и Ао бежал в Баллишаннон и далее на корабле в Испанию. Ао-младший в это время учился в Колледже пресвятой девы Марии[49] в Кембридже и ничего не знал про случившееся в Англии. В один прекрасный день он был арестован и препровождён в Тауэр, где его предали суду за якобы имевшую место "измену". Именно на суде он впервые услышал про несостоявшийся арест своего отца. И, хотя единственным доказательством его вины было бегство его отца, его приговорили к смерти.
За день до того, как его шею должен был перерубить топор Томаса Деррика, знаменитого лондонского палача, в его камеру в Тауэр наведался Эдвард Сомерсет, Конюший Её Величества Елизаветы, с племянником которого молодой О'Нил дружил в Кембридже. Он объявил, что по его просьбе Её Величество милостиво согласилась заменить смертный приговор на лишение Хью О'Нила всех дворянских титулов и ссылку в Виргинию, где он будет продан в услужение, дабы искупить свою вину перед короной. А через семь лет ему будет разрешено подать прошение на имя правящего монарха о возвращении в Англию.
Это было не просто оскорблением для потомка королей, но и верной смертью – редкие ирландские рабы выживали там более двух лет. Ведь приток рабов всё увеличивался, стоимость их на аукционах постоянно падала, и у плантаторов не было причин заботиться о своих невольниках. Но Ао принял мнимую монаршую милость с внешней кротостью, пообещав себе, что он бежит, как только представится такая возможность. Как он мне сказал, "лучше смерть от диких зверей либо индейцев, чем жизнь под кнутом английского самодура."