В начале зрители проявляли осторожность и вели себя вполне дружески, дарили ей цветы, трогали, улыбались, целовали. Затем, по прошествии некоторого времени, зрители начали вести себя гораздо более «свободно». Сама Абрамович вспоминает: «они отрезали мне волосы, втыкали в тело шипы роз, резали кожу на шее, а потом наклеили пластырь на рану. После шести часов перформанса я со слезами на глазах голая пошла в сторону зрителей, отчего они в буквальном смысле выбежали из комнаты, так как поняли, что я «ожила» — перестала быть их игрушкой и начала сама управлять своим телом».
Выше, анализируя феномен коронавируса, я предложил гипотезу о том, что социум и так называемое «взрослое общество» во многом строится на замещении утраченной матери: при самом рождении и затем при отрыве от материнской груди. Социум — это коллективная квази-мать, нежелание потерять которую объясняет наш самый глубинный страх и перед коронавирусом, и любой эпидемией. Но это не все. В нас живет непреодолимое и сдерживаемое только социально желание отыметь и заставить страдать свою мать — антропологическая месть за разрыв с ней при рождении.
Как только социальная мать, как в перформансе Абрамович, превращается в объект биологического обладания, и снимается запрет на жестокость, взрослый человек быстро превращается в ребенка, который хочет ее иметь и разрушать одновременно. Когда человеку дается власть, не подлежащая контролю — власть всех желаний, — то вся энергия этой власти направлена на разрушение социальной матери и реализацию антропологического фантазма: возвращение в мать биологическую.
Несколько лет назад Марина Абрамович выступила духовной наставницей Леди Гаги, которая, как пишут СМИ, сама к ней обратилась за наставлениями. Певица проходила практикум в загородном доме Абрамович, который включал в себя серию упражнений: кричать, пока не сядет голос, идти голой по лесу в маске, закрывающей глаза, лежать голой на полу, обложенной кусками льда. Упражнения, которыми занималась Гага у Абрамович, по сути имеют ту же направленность: разрыв с социумом, символическое убийство социальной матери, превращение себя снова в эмбрион ради прыжка в исходное состояние.
Массовые убийства, пытки да и вся индустрия смерти (концлагеря, тюрьмы, пытки заключенных и проч.), обогатившая XX век, в глубинной своей природе объясняется бесконтрольной властью политиков, позволяющей реализовывать главный антропологический фантазм или — бороться с основным человеческим страхом. Владимир Набоков написал «Лолиту» не потому, что тихий европеец Гумбер Гумберт возжелал девочку двенадцати лет, а потому что автор романа захотел вернуться в свое сказочное детство.