Маленков с еле уловимой улыбкой добавил:
— Думаю, что мы, его воспитанники и соратники, и без завещания знаем, что и как предстоит сделать в стране.
Георгий Максимилианович и Лаврентий Павлович деловито вышли, провожаемые подозрительными взглядами товарищей.
Посмертная судьба Сталина уже была решена.
Долгопрудненскому камнеобрабатывающему заводу срочно заказали новую гранитную лицевую панель для мавзолея со словами «Ленин — Сталин».
В спецлаборатории готовились забальзамировать тело усопшего вождя, которому предстояло занять в мавзолее на Красной площади место рядом с Лениным.
Отгладили парадный шитый золотом мундир генералиссимуса с золотыми же пуговицами, в котором он предстанет перед посетителями, которым отныне суждено было благоговейно взирать на двух вождей.
Введение погон в Рабоче-крестьянской Красной армии стало большим событием, поскольку служили еще те, кто с гордостью рассказывал, как в Гражданскую «рубал золотопогонников». Будущего маршала Константина Константиновича Рокоссовского в первых числах февраля 1943 года с Донского фронта вызвали в Ставку. На Центральном аэродроме в Москве он увидел офицеров с золотыми погонами и недоуменно спросил:
— Куда это мы попали?
Мундир Сталину сшили под личным руководством начальника Тыла Красной армии генерала Андрея Васильевича Хрулева. Принесли первый вариант. Вождь даже не стал мерить, решив, что стоячий воротник ему не подходит. Сказал о себе в третьем лице:
— Товарищу Сталину этот воротник не подходит, сделайте отложной.
Хрулев осторожно доложил:
— Сшили в соответствии с приказом и утвержденным вами образцом. Рисунок формы опубликован в печати.
— А приказ кто подписал? — неожиданно весело спросил вождь. — Сталин. Значит, Сталин может его и изменить, хотя бы для себя.
А теперь в овальном зале ближней дачи в Волынском, обставленном казенной мебелью с бирками и импортной техникой — подарками иностранных гостей, на диване осталось прикрытое одеялом и никому уже не нужное тело.
Вокруг него, действуя строго по инструкции, все еще хлопотали люди в белых халатах. Они просто не решались признаться, что больше им здесь делать нечего. И надо бы сворачиваться и возвращаться назад… Они, единственные, продолжали его страшиться.
Врачи исполняли свой долг, делали то, что полагалось. Но лежавший на диване Сталин по глазам своих давних соратников, которых он просто не узнавал, — они совершенно переменились, взирали на него без всякого интереса, абсолютно равнодушно! — понял, что помочь ему даже кремлевская медицина не в силах.
Все действительно кончено?